– Дурацкое имя! – усмехнулась я. – Хорошо, что кукла останется у меня. Дорбидонда, ха-ха!
Тут Алька не выдержала и всё-таки набросилась на меня. Я во время отпрыгнула.
– Не дерись! Мама заругает! И вообще, что за привычка старшей бить младшую?
– Дура ты, дура!
Алька никак не могла успокоиться. Обида душила её.
– Ой, смотри! – воскликнула я.
Это было необычное событие: птичка, вылепленная мною, подхваченная усилившимся ветром, неожиданно снялась с места и вспорхнула над землёй. Выше, выше! Вслед за ней метнулись сухие былинки, прошлогодние листья, какие-то щепки, песчинки. Птичка поднималась всё быстрее, но не к небу, а над водой, над волнами. Она бесстрашно долетела до половины реки, как та, редкая птица до середины Днепра, как у Гоголя, затем взмахнула своими сиреневыми крылышками и растаяла в воздухе.
– Ух ты! – выдохнула Алька.
У нас обеих подкосились ноги от удивления, мы обнялись, прижались друг к другу и уселись на прибрежную траву. Мы вдруг обе расплакались, затем стали утирать слёзы друг другу, клясться в сестринской любви. Алька достала грязный платок из кармана пальто, стала мне вытирать лицо, причитая:
– Ой, сестричка, сестричка…
– Бери себе эту Дорбидонду! Бери! Мне не жалко! – произнесла я. – Бери, если надо!
Когда мы пришли домой, то оказалось – что куклу мама отнесла на рынок для продажи. После смерти папы у нас было мало денег. И мама выменяла Дорбидонду на хлеб, масло и яйца.
– Ладно, ладно, мамочка, – согласилась я, хотя Дорбидонду было жалко до спазм в горле. У неё были голубые глаза, пушистые ресницы и лисий взгляд.
Когда мы выросли, я уехала в Москву. Алька в Якутию, тогда она была уже Альбиной Рязановой, замужней дамой с двумя детьми.
Однажды я зашла в какой-то комиссионный магазин, там, на средней полке сидела Дорбидонда в таком же платье, в белых носочках и туфлях. Я купила её. Хотя продавец, кладя куклу в коробку, требовал какую-то странную сумму. Дома я распечатала коробку. Нащупала тонкую прорезь на спине. И Дорбидонда послушно повторяла – мама, папа, мама, папа.
Но уже ни мамы, ни папы не было в живых.
Алька всегда одевалась модно: унты, песцовая шапка, шуба.
Мне для неё ничего не было жалко. Но только бы не секта. Оттуда выковырять живую душу трудно. Сколько таких сект в мире? Тысячи.
Думая об Альке, я всегда видела свет синий, синий. Просто свет. Просто небо. Запах травы. Полёт глиняной птички. Птичка летела и посвистывала всеми своими речными лёгкими, она пела глиняные песенки. И не умолкала.
Замуж Алька вышла рано. Муж её бросил с двумя детьми одну в Якутии посреди снежного ослепительно поля. Он ей изменил. Мужа звали Серж. Внешность у него богатая, актёрская, глаза с паволокой. Но птичка глиняная, речная, поющая, всё-таки улелела. Вспорхнул в тёплые края и сам Серж.