Дух человечества. От расцвета до заката (Юрин) - страница 44

Приручая диких животных, человек, прежде всего, ломал их волю, жестоко бил, морил голодом, а после кормил, всеми способами показывал, что он хозяин их жизни и судьбы. Животные сопротивлялись, но что значит их сопротивление перед хитростью, настойчивостью и волей человека. В конце концов, животные подчинялись человеку и становились его рабами, человек для них стал хозяином и богом.

Приведем извлечение из рассказа замечательного писателя Н. С. Лескова «Очарованный странник», как объезжают лошадей.

– Я конэсер.

Что-о-о тако-о-е?

Я конэсер-с, конэсер-с, или, как простанароднее выразить, я в лошадях знаток и при ремонтерах состоял для их руководствования.

Вот как!

Да-с, не одну тысячу коней отобрал и отъездил. Таких зверей отучал, каковые, например, бывают, что встает на дыбы да со всего духу навзничь бросается и сейчас седоку седельною лукою может грудь проломить, а со мной этого ни одна не могла.

Как же вы таких усмиряли?

Я… я очень просто, потому что я к этому от природы своей особенное дарование получил. Я, как вскочу, сейчас, бывало, не дам лошади опомниться, левою рукою её со всей силы за ухо да в сторону, а правою кулаком между ушей по башке, да зубами страшно на неё заскриплю, так у неё, у иной, даже инда мозг изо лба в ноздрях вместе с кровью покажется, – она и усмиреет.

Ну, а потом? Потом сойдешь, оглядишь, дашь ей в глаза себе налюбоваться, чтобы в памяти у неё хорошее воображение осталось, да потом сядешь опять и поедешь.

И лошадь после этого смирно идет?

Смирно пойдет, потому лошадь умна, она чувствует, какой человек с ней обращается и каких он насчет её мыслей. Меня, например, лошадь в этом рассуждении всякая любила и чувствовала. В Москве, в манеже, один конь был, совсем у всех наездников от рук отбился и изучил, профан, такую манеру, чтобы за колени седока есть. Просто, как черт, схватит зубищами, так всю коленную чашку и выщелушит. От него много людей погибло. Тогда в Москву англичанин Рарей приезжал, – «бешеный усмиритель» он назывался, – так она, эта подлая лошадь, даже и его чуть не съела, а в позор она его все-таки привела; но он тем от неё только и уцелел, что, говорят, стальной наколенник имел, так что она его хотя и ела за ногу, но не могла прокусить и сбросила; а то бы ему смерть; а я её направил как должно.

Расскажите, пожалуйста, как же вы это сделали?

С божиею помощию-с, потому что, повторяю вам, я к этому дар имею. Мистер Рарей этот, что называется «бешеный укротитель», и прочие, которые за этого коня брались, все искусство противу его злобности в поводах держали, чтобы не допустить ему ни на ту, ни на другую сторону башкой мотнуть; а я совсем противное тому средство изобрел; я, как только англичанин Рарей от этой лошади отказался, говорю: «Ничего, – говорю, – это самое пустое, потому что этот конь ничего больше, как бесом одержим. Англичанин этого не может постичь, а я постигну и помогу». Начальство согласилось. Тогда я говорю: «Выведите его за Дрогомиловскую заставу!» Вывели. Хорошо-с; свели мы его в поводьях в лощину к Филям, где летом господа на дачах живут. Я вижу: тут место просторное и удобное, и давай действовать.