Когда уйдешь (Кёяма) - страница 164

– Андриевский глупый мальчишка, который любит почитать! – сказала она, скорчив рожицу и поставила книгу назад на полку.

Прошел уже час с тех пор как он ушел и ни слуху, ни духу. Леля не выдержала и набрала его, услышав в трубке монотонные пустые гудки, настолько холодные, что больше она не решалась ему звонить. Слышать их было невыносимо, как и думать о том, почему он не отвечает.

Со психу она сорвала с головы резинку, о которой благополучно успела забыть и прямые волосы разбежались по плечам и спине. Ракушки зазвенели, когда она бросила ее на постель и осталась лежать рядом с открытой книгой Булгакова. Леля нарочно тяжелыми шагами направилась в кухню и открыла холодильник. Есть не хотелось, но она затолкала себе в рот целый банан и записала его шоколадным молоком. Чертово колесо крутилось даже ночью. Его останавливали в третьем часу после полуночи. Леля вспомнила о том, как она впервые прокатилась на нем с Андреем. Тогда он показал ей свой дом, и она очарованно на него посмотрела. А теперь сидит тут и смотрит на это колеса из окна этого самого дома.

В раковине собралась грязная посуду, и включив воду она стала намывать тарелки щеткой. До сих пор Леля так и не разобралась как пользоваться посудомоечной машиной, это всегда делал Андрей. А она боялась, что-нибудь не так нажать. Нужно было просто чем-то себя занять, попробовать вытолкнуть из головы тревожные мысли, растущие в ней с самого утра и поторопить время. Но раствориться в заботах ей не удалось. А когда она полоскала кружки, одна из них упала на пол и разбилась. Вздрогнув, Леля бросилась собирать стеклянные осколки.

– Так, так, так… – приговаривала она себе, а ее руки дрожали – Ничего страшного не произошло…

Она собрала в ладони три самые крупные части, а потом принялась подметать стеклянную крошку и пыль. Савок выпал у нее из рук на полпути до урны и пришлось повторить эту махинацию. После Леля уже не могла прикасаться ни к какой посуде, боясь разбить ее руками, которые не прекращали дрожать. Чтобы хоть как-то унять эту дрожь пришлось сесть на них и седеть до тех пор, пока она не почувствовала покалывание.

Она смотрела в одну точку, испепеляя глазами телефон. Пусть он позвонит, пусть позвонит. Или хотя бы напишет. Хоть одно слово. Но телефон молчал, и эта тишина была самая громкая на свете.

По щекам побежали слезы. Он ведь не мог ее бросить? Не мог вот так вот уйти? Так неожиданно, что она даже не успела его опередить? Но если бы Андрей хотел ее бросить не стал же бы он запирать ее у себя дома, верно?

Ко всему прочему на улице не было дождя…