– И что вы хотели… дать мне денег?
На секунду она почувствовала себя виноватой в том, что снова плохо подумала об этом человеке. Всего на секунду.
– Дать? Кхе-кхе. Скорее предложить, зайка-попрыгайка.
– Предложить?
– Мать-то тебе денег не дает, я знаю. А девочкам надо себе, это, того – что-нибудь покупать-то. Вот я тебе и буду давать, вместо нее-то. А мне много не надо, Аленка. Я тебя портить не собираюсь. Кхе-кхе. Ты там у меня на коленочках посиди, ножки мне свои подставь, чтобы я погладить их мог. Баба Зина, у нее хоть, и квартира хорошая, а денег я ей не дам! Так-то! Цена этой старухе три копейки, да и матери твои тоже…
От этих слов Лелино лицо превратилось в камень. Как всегда, когда ей очень страшно, тревожно или оно ровным счетом не выражало ничего.
– Ну чего-скажешь-то? Я тебя силой заставлять не хочу, а мог бы. Матери твоей, глядишь-то, дело до тебя нет никакого. Она бы и сама согласилась тебя продать, я думаю. За бутылку водки-то. А я тебе предлагаю, и деньга не маленькая.
Ее грудь начала тяжело дышать, в кровь выбросился адреналин. Она кинулась бежать и даже успела выскочить в подъезд, но не лестнице он ее поймал, скрутив руки за спиной.
– Отпусти меня, грязный ублюдок! Я скорее умру, чем еще раз возьму от тебя денег!
– Тихо, тихо. Не ори. Никто все ровно не услышит. Оно может и того – услышат. Да всем дела нет. А ты, Аленка, подумай. Деньги они на дороге не валяются. А если кому расскажешь, скажу, что ты их у меня украла вот и выдумываешь.
Когда он ее отпустил и зашагал вверх на четвёртый этаж, Леля выскочила во двор, словно программу, которая заставала ее бежать невозможно было остановить. Дрожа она просидела до самой ночи между двух гаражей, а между согнутых коленок у нее вилась белая исхудавшая кошка. На голову ей сыпались опавшие черемушные лепестки, которые казались ей такими одинокими, выброшенными… Ветер поднялся еще сильнее, вскоре очень похолодало, но ее не покидало чувство, что дома не безопасно и туда нельзя возвращаться.
«Да и есть ли у меня дом? Просто дырявый сундук, в котором может случиться что угодно. Ночью я могу проснуться от рыскающих по моему телу рук. Ну почему просто нельзя умереть… Жаль, что то окно оказалось просто дверью на балкон. Жаль, что я такая слабая и ничего не могу с собой сделать…»
Леля вернулась по темну, когда мама была уже дома. Она ничего ей не сказала, только бросила какую-то ругательную фразу, когда девочка включила свет, чтобы переодеться. Ночью она спала как убитая. Сны снились тревожные, но пустые, бессмысленные. Словно она как червь ползла по земляному коридору и прорывала себе проход. А утром она снова мечтала о смерти.