– Бедная старушка, – дядя с сожалением покачал головой. – Она заслужила спокойную старость в богатом поместье, в тепле и довольстве, рядом со счастливой внучкой. Заслужила подержать на руках правнуков, зная, что кровинушка надежно устроена в жизни и не пойдет торговать собой, лишь бы не умереть с голода.
– Вы говорите отвратительные вещи, – я поморщилась. – Вы знаете, что я на такое не способна.
– О, бедность и нищета и не на это толкают.
– Так же, как власть и вседозволенность. Вы не дали мне устроиться на хорошую работу, а я ведь хотела помогать в аптекарской лавке и учиться…
– Даже думать забудь об этих глупостях, – он отмахнулся, как от мухи. – Не надо меня позорить, мы ведь не простолюдины. Тем более, твое жалованье все равно бы приходило на мой счет. Женщины не имеют права распоряжаться деньгами и наследством, забыла? Могут лишь передавать титул мужу, если он, конечно, достаточно богат.
Дядя Джеймс усмехнулся, стряхнул со шляпы пылинку и водрузил на голову.
– Подумай над моими словами, Рози, – и скрылся за дверью, оставив меня трястись от еле сдерживаемого бешенства.
А через некоторое время из коридора донеслись обрывки разговора – дядюшка соловьем разливался перед бабулей, интересовался ее здоровьем и желал доброго дня. С таким виртуозным талантом менять маски ему нужно было в уличные артисты идти.
Я опустилась в кресло – ноги грозили вот-вот подломиться. Этот день даже не закончился, а я уже выпита до дна.
Что же делать?
Пальцы до сих пор сжимали конверт из дорогой бумаги, мягкой, как бархат, но плотной. Поверхность украшал выпуклый узор – так и манил прикоснуться. Чем дольше я смотрела на конверт, тем сильнее вскипала злость – не выдержав, я порвала его на куски и только тогда почувствовала нечто сродни удовлетворению.
Что ж, сейчас я сделаю то, что от меня хотят. Но кто сказал, что так будет всегда?..
Сегодня это платье казалось мне не лепестком алой розы, а кровавой кляксой на белом снегу. Второе платье, сшитое тетушкой Лавандой – она сдержала слово и отправила покупки в наш дом с посыльным еще до своего исчезновения. Все дни они висели, укрытые чехлами, и я боялась даже одним глазком на них полюбоваться, будто те могли исчезнуть от такого святотатства.
Я чувствовала, как тяжелый бархат лег на плечи, сковал руки, как потянула к земле пышная юбка. В любом другом случае меня бы восхитило отражение в зеркале, но сегодня во взгляде не было огня. А дядя Джеймс отметил, что в этом платье я дивно хороша, и даже такой ловелас, как Торн, отбросит последние сомнения и будет на коленях просить моей руки.