Дойдем за две недели? Ага. Мы плелись все три. На охотничьих заставах охотники менялись, передавая из уст в уста все тяжести похода. Дети? А вы видели пятерку адамантовых слизней в фазе захода на плевок? Так вот это цветочки. Плачь ребенка по совершенно непонятной причине хуже. Авторитетно заявляли эти бывалые мужики.
Я выдохлась, за три недели. Устала и морально и физически. Будь я подготовлена к этой ситуации или будь у меня хотя бы минимальный опыт общения с детьми — было бы легче. Но малышу Холи было плохо. И я старалась выкладываться по полной, что бы создать ему более менее комфортные условия путешествия.
Я мечтала только об одном. Добраться до Белого Замка. Он надежен как скала, на которой стоит. Там моя Мельница, там Принц. И малышу там будет лучше. Мимо Принца не прилетит не одна тварь. Не пролезет ни один слизень, и я высплюсь и перестану дергаться. На фоне всего этого даже мысли о Золтоне отошли на второй план.
Когда мои немногочисленные подруги рассказывали, как самоотверженно их мужья меняют памперсы и качают коляску, я всегда умилялась. Но больше верила тем, кто рассказывал про задержки на работе допоздна и авралы на работе, внезапно свалившиеся на благоверного. Потому что не каждый мужчина способен выдержать и справится с бытом, с рутиной, с усталостью и с вставанием по ночам. А это ведь даже и не ребенок Золтона. Могла ли я его осуждать по большому счету? Не знаю. У меня нет ответа.
Когда любишь, принимаешь и с чужим ребенком и с выводком собак и кошек и с проблемами и с бессонными ночами. Вот только редко это бывает.
Но самое ужасное, что в глубине души я его понимала. Как бы проступила я сама на его месте? Я не очень много понимаю в детях. И если бы это был не мой ребенок и не моя ответственность? И есть много объективных причин, что бы сбежать. Я бы сбежала? Не знаю. Была бы от Золтона вообще помощь?
Обиделась ли я на него? Мне некогда.
Когда бы у меня было время переживать? Лелеять свою гордость? Теребить раны и смаковать возможное предательство любимого? Мне на это банально не хватало сил, времени и желания. Я потом пострадаю. Завтра. Нет. Когда все завершу, спасу мир, сяду с огромной миской мороженого, обниму Принца и пострадаю. Сейчас некогда.
На последней заставе нас ждал сюрприз. Гарб собственной персоной. Друг обнял нас по очереди и, взглянув нам в глаза понял, что зря он тогда сбежал. В глазах у Ханса была вселенская усталость, а в моих, я даже боюсь предположить, что. Гиблые земли высушили нас досуха, но мы справились.
Гарб, был сам не свой. Заикался, постоянно просил прощения, что улетел. Говорил, что уже дней семь ждет нас здесь, и вылетал несколько раз нам на встречу, но найти наш отряд не сумел.