В пещере его не оказалось, но снаружи раздавались голоса, среди которых выделялся уверенный тон кхассера.
— У тебя есть пять минут, и потом выдвигаемся, — Верн поставил перед ней жестяную кружку с обжигающе-горячим чаем, сверху положил пару ломтей вяленого мяса и больше ни слова не сказав, вышел из пещеры.
Оставшись одна, Ким поспешно выбралась из спальника. То и дело оглядываясь на мужчин, она отошла в самый дальний угол пещеры, тот, который не видно со стороны входа, и поспешно сделала свои дела. Было стыдно и страшно оттого, что в любой момент кто-нибудь мог зайти внутрь.
После она по стеночке подошла к проему, ведущему на улицу, аккуратно выглянула и, убедившись, что никто не обращает на нее внимания, набрала полные ладони снега, тут же юркнув обратно. Ежась и охая от холода, она протерла лицо, руки, шею, а после, когда уже зуб на зуб не попадал схватила кружку с горячим чаем и, едва не обжигаясь, сделала несколько глотков. Он пах чем-то хвойным, горьким, с отголосками черничного листа. Девушка никак не могла понять, что это за вкус. Такого ей пробовать еще не доводилось.
Мясо было все таким же жестким, как и вчера, резкий запах по-прежнему отбивал аппетит, но Ким заставила себя его прожевать. Какой толк если она заморит себя голодом и ослабеет? Никакого. Она все еще тешила себя надеждой, что рано или поздно ей удастся ускользнуть от своих тюремщиков.
Закончив со скудным завтраком, Ким направилась к выходу, чтобы не давать своим мучителям лишний повод распускать руки. Она лучше выйдет сама, чем ее снова станут таскать, как безвольную куклу.
На улице стояли прозрачные утренние сумерки, и мороз, оставшийся после ночного Сеп-хатти, все еще не спешил убирать свои когти.
В маленьком лагере кипела жизнь. Белые клубы дыхания вились в воздухе, строгие голоса смешивались с недовольным ворчанием вирт, а отдохнувшие мужчины были полны сил и, скупо переговариваясь, готовились к отправке.
Чуть поодаль Ким увидела своего похитителя. Хасс проверял подпругу, ремни, крепления. В отличие от всех остальных, его вирта стояла как вкопанная и даже хвостом не шевелила, опасаясь сурового хозяина.
Закончив, он потрепал ее по шипастой холке, потом достал из-за пояса рукавицы и неспешно их начал их натягивать, поправляя тяжелые заклепки. Пользуясь тем, что на нее не смотрят, Ким наблюдала, ловила каждый жест, наполненный спокойной уверенностью с своих силах, каждое размеренное движение. И чем больше смотрела, тем сильнее у нее билось сердце. Не в груди, а где-то в висках, на кончике языка, под поджилками.