Первые попытки все, как одна, были неудачны, последующие – тоже, но она не отступала: цеплялась ободранными до крови пальцами за выступы, взбиралась на высоту двух сложенных вместе людей и срывалась в морозную воду. Делала она это, когда никто не рыбачил: сколько бы воды ни было, но грохот от падения распугивал всю рыбу; а женщины визжали и орали на нее, не смея, впрочем, дотронуться.
Сперва все приходили и потешались над ней, над ее бредовыми идеями и пустыми фантазиями, и так продолжалось долгими неделями; но постепенно разговоры стихли: всем наскучило видеть ее упрямство и глупость.
Только ежедневно в один и тот же час худая, костлявая женщина неизменно приходила к колодцу и, срываясь на охрипший крик, вопила:
– Глупая! Куда ты лезешь, на мое несчастье и свою погибель?! Свернешь себе шею! А нет – так сорвешься и упадешь с высоты: хлопот потом не оберешься лечить тебя… Бросай заниматься этой ерундой! Сию же минуту! Кому я говорю?! Спустись на землю, куда полезла?!
– Так идут к звездам! – упорно отвечала Лаура.
– Там нет ничего и никого, да и быть не может: ни звезд, ни людей… Наслушалась всяких бредней и впустую тратишь жизнь, пока другие люди делом занимаются…
То была родная мать – она увещевала любимую дочь, как могла, но девчонка оказалась напористая и не сдавалась, продолжая с немыслимым рвением верить в звезды и людей, что живут в стране Вечного Света совсем по-другому, не так, как они. Верила и все карабкалась, карабкалась, срываясь в очередной раз, набивая себе шишки и ушибы, не говоря уж о том, что все тело покрыли расползшиеся синяки. А один раз дело все ж обернулось несчастием и тупой, немой болью: Лаура вывихнула палец, и мать, под покровом темноты, рискуя тоже прослыть «очумленной», вправила его на место. Крик боли эхом отзвучал в мертвой тишине.
Лаура не оставляла попыток: ночами размышляла, а днем с нечеловеческим упорством и отвагой карабкалась вверх по предательским и неуступчивым камням. Всякий раз она неизбежно срывалась, падая в воду, но успех был заметен: время до падения все увеличивалось, да и в воду она научилась входить мягко, без жгучей боли, но самое главное, ради чего девушка так отчаянно рвалась, – бралась все большая высота, гладь воды все отдалялась, а пятнышко света все приближалось. Через несколько месяцев такой жизни, когда здоровье тела поддерживалось лишь неукротимым духом, не позволявшим сдаться и повторить путь всех «очумленных», Лауре удалось преодолеть половину расстояния до спасительного света, насколько она могла оценить на глаз. Высоко она теперь забиралась изредка, многие дни уделяла беспрестанным тренировкам: специально училась падать в воду, улучшала выдержку и цепкость, оставаясь прилепленной к холодной стене на долгое время, когда только крепкие пальцы удерживали ее от падения в близкую воду; да и матери надо было помогать – племя все явственней пренебрегало ей, словно в отместку за вольность и свободу дочери, за неподчинение традициям и законам рода, проверенными веками, за непокорность воле вождя. Но Лаура не могла вернуться к прежней жизни, решив или погибнуть, или стать той, кто разрушит стародавние традиции, показав своим примером их косность и дикость.