– А его помощник?
– Он тоже… Как я буду… буду жить? Лысая! Лысая! – снова заревела малышка.
– Да что ты говоришь, зайчонок! У тебя роскошные волосы.
– Ы-ы-ы-ы…
Мы уселись в обнимку на огромный диван. Я понимала, что пока не прекратилась истерика, бесполезно что-то объяснять ребёнку. Могла бы сказать Ане, что новая причёска просто супер, но это, скорее всего, вызвало бы новый приступ рыданий.
Поэтому я просто держала Анютку в объятьях и укачивала её. Даже начала напевать колыбельную, которую до сих пор пою на ночь Олежке. Хотя сын каждый раз напоминает, что он давно вырос, стал взрослым мужиком, которого нежностями не проймёшь, но всегда соглашается ещё разок послушать песенку – так и быть, давай, мамуль, я же знаю, тебе самой хочется.
Постепенно Аня успокоилась, но всё ещё судорожно всхлипывала.
– А давай мы пойдём умоемся? – предложила я.
Малышка молча кивнула и в ванной комнате дала умыть себя прохладной водой.
Ну вот, уже легче.
Затем мы снова вернулись на диван.
– Пой ещё, пожалуйста.
Я снова, как акын, затянула незамысловатый мотив. Мне нетрудно, лишь бы ребёнок успокоился. Да я и сама успокаивалась под своё монотонное мурлыканье.
Но Анечка вдруг вывернулась из моих рук, спрыгнула на пол и куда-то понеслась. Стукнула дверь, потом – в коридоре – другая, и я изумлённо похлопала ресницами, ничего не понимая.
А малышка через три минуты вернулась с фотографией в рамке и снова забралась ко мне на колени. На снимке я узнала Дану – здесь она была именно такой, какой я её и запомнила: яркая, роскошная блондинка с ослепительной улыбкой.
– Это моя мамочка, – прошептала Анюта и погладила Данино лицо. – Она красивая, правда?
– Очень, – с трудом произнесла я. Поняла, что и сама сейчас расплачусь: совсем близко подступили слёзы, в горло будто насыпали битого стекла.
– Ты тоже красивая. И волосы у тебя такие длинные… И вкусно пахнут.
– Спасибо.
– А няня некрасивая! Я её не люблю! Она злая и всегда меня ругает. А когда приходит папа, она сразу начинает улыбаться.
– Милая… Что ж так не повезло с этой няней, – совсем расстроилась я. – Ну, ничего. Думаю, твой папа сделает так, что ты больше никогда не увидишь Валентину Николаевну.
– Да! Не хочу её видеть!
– Только ты, пожалуйста, не плачь, ладно?
– Мне хочется… Мне же грустно… А ты не уйдёшь?
– Нет, малыш, я побуду с тобой, пока не вернётся папа.
– И потом не уходи, хорошо? Ты добрая.
– Я не уйду.
Кирилл появился довольно скоро – наверное, спустя пять минут. Он вошёл в люкс и удивлённо уставился на нас. Мы сидели в обнимку на диване: Анютка – зарёванная и с портретом матери в руках, я – тоже несчастная и растерянная.