Выхожу из патрульной машины с выключенными сиренами, машу на прощание Петрини (агенту, записывавшему мой допрос. Интересно, можно будет попросить копию на память – мой первый допрос!), делаю пару шагов к двери и тут замечаю чей-то силуэт в темноте. Сливаясь с тенью фонарного столба, силуэт небрежно-лениво подпирает стену и кого-то ждет. Меня.
Это Риккардо.
Я замираю на тротуаре.
– Уже начало одиннадцатого, – говорю я.
– И тебе добрый вечер, – улыбается он.
– Ты понял, что я имею в виду! Уже поздно!
– Кстати, ты молодец, что, гуляя в такое время, добираешься домой в сопровождении полицейского.
Я фыркаю.
– Просто хотела узнать, с какой радости и что ты здесь забыл.
– Ты ужинала?
– Нет.
Риккардо сверкает улыбкой в темноте.
– Так и думал. Я же сказал, что твое правильное питание беру в свои руки. Так что сейчас мы едем тебя кормить.
И что на это ответить? С одной стороны, живущий внутри меня медведь аж захлебывается от негодования и замешательства. Подобное нарушение личного пространства и расписания для него непростительно, и он хочет просто уйти и упасть на кровать, чтобы его не трогали. С другой…
– Боже, Риккардо, ты и твои фокусы как из романа… У меня выдался не день, а сплошной абсурд, и потом, кто вообще в такое время садится чинно-благородно ужинать?
– А кто говорил про чинно-благородно? – тут же отзывается он. – Прошу. – Он достает из кармана нечто, издающее «бип» и мигающее. Мигают также и четыре фары рядом с тротуаром: так я понимаю, что это были ключи от машины. Машины, в которую он знаком приглашает меня сесть.
Я остаюсь на месте.
– Ну же, пойдем! Неужели ты не можешь просто довериться, хоть один несчастный раз в своей жизни? Я просто хочу отвезти тебя на ужин, а не съесть сам!
Тут я уже чувствую себя так глупо, что закатываю глаза и решаюсь.
Куда мы едем, я не знаю, поэтому мне не по себе. На мне та же одежда, что и днем, для похода в издательство, то есть практически мантия-невидимка, и без плаща и сапог ощущение уязвимости только усиливается. А еще я хочу есть, и это только ухудшает положение, потому что мужчина, планирующий ужин, обладает определенной властью над голодной женщиной. И, учитывая все эти слои неловкости и неудобства, я знаю, что стоит мне открыть рот, как риск выдать идиотскую шутку вырастет до небес, поэтому, когда Риккардо начинает что-то весело говорить, я вздрагиваю, предчувствуя опасность.
– Ты думаешь, что я не понимаю, а на самом деле очень хорошо понимаю, – заверяет он. – Ну то есть смущение, недоверчивость. Ты считаешь, что мы еще друг друга плохо знаем, даже нет, что мы вообще друг друга не знаем, и тебе кажется непостижимым, как человек, который тебя не знает, так странно себя с тобой ведет. И знаешь, что я скажу?