Добравшись до своей квартиры, звоню Риккардо.
– Пока не забыла, если у тебя на вечер субботы есть какие-то планы на двоих, перенеси их, потому что я занята.
– У тебя любовник? А нельзя поехать к нему в будни? – шутит он. – Хорошо, а серьезно, чем ты собираешься заняться?
– Ты не поверишь, – вздыхаю я.
Мой пересказ Риккардо слушает с любопытством и добродушным поддразниванием. Смейся, смейся. На самом деле ты бы аплодировать мне должен. Разве это не героический поступок – спасти невинную пятнадцатилетнюю девушку от родительского удушения? Я же настоящая поборница свободы, вот кто.
Теперь уже и я смеюсь.
А на самом деле я думаю, как все бы изменилось, если бы кто-нибудь тогда сделал для меня то же, что я только что сделала для Морганы. Пусть я признаю это без особой охоты, но именно эта дурацкая мысль пульсирует в голове с того момента, как я нажала кнопку в лифте. Вряд ли я приняла бы чью-то помощь, это понятно. Тем более какой-то чудаковатой тёти, слишком старой, чтобы одеваться так же, как я, и слишком странной, чтобы я продолжала верить, что взросление – это выход. Да и потом, будем откровенны. С моей семьей не хватило бы одной Вани тридцати четырех лет. Тут понадобилась бы целая, чтоб ее, армия, состоящая из одних Жанн д’Арк в черных плащах.
Прощаюсь с Риккардо и иду загружать стиральную машинку.
6 января 1996 года.
Квартира семьи Сарка: три спальни, жаловаться не на что, хвалить особо тоже, на пятом этаже скромного, но удобного многоэтажного дома в квартале Реджо Парко. В гостиной новогодняя елка с облезлыми, купленными еще десять лет назад гирляндами и навершием из огоньков, которые скоро уберут обратно на еще одиннадцать месяцев. На столе и на полу виднеются обрывки подарочной бумаги, бокалы с остатками просекко, скорлупки от фисташек: следы пребывания небольшой толпы родственников, которые все еще там, сидят за столом в кругу семьи за последним праздничным обедом этих рождественских каникул. Дедушка, бабушка, мама, папа и две девочки.
Одной тринадцать лет, и она кажется миниатюрной живой копией эльфийской королевы Галадриэль. Шелковистые золотые локоны, небесно-голубые глаза, черты лица такие, что какой-нибудь живописец шестнадцатого века с ума бы сошел от счастья. Бабушка с дедушкой с обожанием улыбаются ей. Время от времени она поправляет сережки из муранского стекла, которые только что нашла в своем праздничном чулке.