В результате безответственная легализация штабов повлекла череду уголовных и гражданских дел, конвертацию Фонда в грушу для битья, что в политике недопустимо.
Этот ущерб, однако, не главный. Куда опаснее то, что глава Фонда нанес будущему оппозиции тяжелый удар – выбил из страты протеста тысячи активистов. Действующих, на пороге присоединения, колеблющихся. Из нынешних и будущих поколений. Золотой фонд нации, тем, кому не все равно. Кто был готов рискнуть, презрев потерю комфорта. В продуманном, рачительно выстроенном подполье, которое, как показал опыт, властям не по зубам. Однако, памятуя о разгроме сети штабов ФБК, кандидаты в пассионарии все чаще уклоняются от политической активности, как публичной, так и закулисной. Следовательно, из-за халатности главы ФБК мобилизационный ресурс подполья в лучшем случае ополовинен. Что замедляет эрозию режима, отдаляя его физическую смерть.
Но это еще не весь спектр проблем. Безрассудное, на грани политической слепоты обнажение актива ФБК, то есть фактически его добровольная сдача силовиками – ловушка для будущих правительств России, с большой долей вероятности демократических. А точнее, их финансовое обременение. Ведь административно-уголовные преследования активистов Фонда, продиктованные эгоцентризмом его председателя, возжелавшего паблисити «здесь и сейчас», обяжет грядущие власти выплачивать нешуточные компенсации. Только потому, что их идеология будет заварена на полном отрицании наследия нынешней автократии. Стало быть, любой пассионарий, попавший под репрессии режима ВВП, при воцарении норм народовластия обретет право на компенсацию. Скорее всего, в виде пожизненной ренты.
И последнее. Образуя десятки филиалов движения, заделавшихся центрами саморазоблачения, Фонд бездарнейшим способом профукал астрономические по российским меркам суммы. Денег, которые в своей основной массе буквально выцеживались из бюджетов либо нуждающихся, либо откровенно небогатых граждан. Денег, которые при здравом инвестировании укоротили бы дни действующей власти».
Алексей Навальный в некоем раздвоении отпрянул от экрана, то ли недоумевая, то ли с очередной переоценкой прочитанного. Он и впрямь испытал сумятицу мыслей и чувств: последние два абзаца, при общей уместности посыла, были скорее эпатажем, нежели политическим постулированием, которое отторгает чрезмерное дробление проблемы умозрительного свойства. Сколько бы месседж подполья не был продуман, концовка вступления – явный перехлест. То ли увлеклись, то ли заговорились.
Одновременно Навального пронзило, что он уже это где-то читал. Похоже, в другом формате/жанре и давно. Не столько вспомнилась концепция, столько авторский стиль, показавшийся знакомым.