Муж разговаривал с ней сегодня мало. Она позвала его обедать, у самой аппетита не было. Внимательно смотрела она на его хорошо знакомые, но чужие руки, на густой ежик волос. все в нем она знала, его пристрастия, вкусы, словечки, жесты, размеры обуви и одежды стали частью ее внешней жизни, как, допустим, шоссе под окном, и она не могла повлиять на то, чтобы дорога исчезла, не шумела и не гудела в любое время суток, и с мужем она не могла развестись, не из трусости, конечно, а из-за сотен невидимых связей, соединяющих ее жизнь с внешним миром. Но пусть он был без тайн, без размышлительности, без глубины, но все же муж - человек, а не шоссе, он требовал к себе ежедневного приспособления, подчинения, и Настя уставала от него, как от автоматической, конвейерной работы, которая ей никогда не давалась. Она начала думать о том, что все произошло из-за ее усталости, из-за того, что она не выдержала тяжести двух ее жизней - тайной и явной, что у нее нет внутри переключателя: щелк - и ты хорошая семьянинка, домохозяйка, ну, не хорошая, конечно, поправилась она, а так, сносная; щелк - и веселая Борина подруга, нежная, любящая, восторженная. Ей стало снова себя жалко, и губы ее сами собой сложились в скорбную гримасу - потянуло плакать.
- Ты чего? - удивился муж.
- Голова болит. Пойду полежу перед дорогой.
Настя легла ничком и грустно подумала, что нервы у нее ни к черту. Да и с чего им быть крепкими-то, нервам? И с нежностью вдруг вспомнился Боря, уж он, конечно, не плачет, а ведь жизнь его ничуть не легче Настиной трудней. Он женат, а любит Настю, доверяется ей и все пытается из-за совестливости своей свести две жизни в одну, и ничего, конечно, у него не получается, и он в одиночку казнится изменами, не желая мучить ее своими бедами... От пережитого хотелось спать, но Настя заставила себя встать, одеться и ехать на вокзал.
Самые тяжелые минуты в пути те, что тянутся между домом и поездом. Прежняя жизнь оставлена, новая - когда еще будет! Одиноко, холодно и горько, и никому-то ты в целом свете не нужна. Настя подпрыгивала вместе с автобусом на неровностях дороги - и вдруг ей нестерпимо захотелось увидеть Борю, или услышать его голос, или постоять перед окнами его дома; чувство ее требовало какого-то радикального безумия, изменения нормального течения событий. С трудом она подавила в себе возникшее желание; конечно, не трудовая дисциплина или наработки добропорядочности удержали ее. Теперь Настя знала, что внешние эффектные безрассудства ради любви - например, угон самолета или прыжок с моста в Москву-реку, безумия, которые так охотно тиражируют в книгах и газетах, - есть самые примитивные, низшие проявления этого чувства. Гораздо героичнее верить, что твоя любовь - единственная в мире, где чего только нет, не было и не будет. И это чувство не требует никаких свершений "на публику", даже если эта публика - один-единственный человек, твой любимый. Пришла любовь - надо просто жить не фальшивя. И от случившегося сбоя в их отношениях Настя снова ощутила боль - ноющую, физическую, только кричал не конкретный орган - рука, нога или сердце, - а все сразу, душа не находила себе покоя.