.
Таким образом, все эти ребяческие и чудовищные верования, которыми изобиловала религия римлян, подрывали доверие к ней. Ее мораль более не отвечала новому представлению, порожденному правосудием. Обычно Рим предупреждал недовольство своей теологией, заимствуя то, чего ему недоставало, у греков. Но в данном случае это средство изменило ему, так как религия эллинов, поэтическая, артистическая, даже интеллектуальная, представляла собой лишь весьма посредственную систему нравственности. А мифические сказания, высмеиваемые философами, пародируемые в театре и облекаемые в стихи распутными поэтами, менее всего заслуживали названия назидательных.
К тому же — и это было второй причиной ее слабости — мораль, такая, какой она была и как ее понимал благочестивый человек, не имела санкций. Никто больше не верил, то боги каждое мгновение вмешиваются в дела людей, чтобы обнаружить таящиеся преступления и покарать торжествующий порок, а Юпитер мечет молнии, чтобы поразить клятвопреступника. В эпоху ссылок и гражданских войн при Нероне или Коммоде стало слишком очевидно, что власть и радости жизни достаются самому сильному, самому ловкому или просто самому удачливому, а не мудрому или набожному. Вера в посмертное воздаяние или награду почти исчезла. Представление о будущей жизни были нечеткими, изменчивыми, неопределенными, противоречивыми. Каждому был известен знаменитый отрывок из Ювенала: «Существуют ли тени умерших, подземное царство, перевозчик, вооруженный шестом и черные лягушки в пучинах Стикса; даже дети больше не верят в то, что столько тысяч людей могут переправиться через поток в одной лодке»{43}.
С конца республиканской эпохи все больше распространялось равнодушие, храмы были покинутыми и грозили рухнуть, жрецы лишь с трудом находили себе замену, праздники, некогда многолюдные, вышли из употребления, а Варрон, в начале своих «Древностей», выразил уверенность в том, что «боги погибают не под ударами чужеземных врагов, но от пренебрежения самих граждан»{44}. Известно, что Август старался воскресить эту умирающую религию, но в меньшей степени за счет благочестия, чем политическими средствами. Его религиозные реформы проводились в тесной связи с его нравственным законодательством и учреждением принципата. Их цель состояла в том, чтобы вернуть народ к благочестивому исполнению древних добродетелей, но также связать их с новым порядком вещей. С этого момента берет начало союз трона и алтаря в Европе.
Эта попытка обновления провалилась во всех отношениях. Делать из религии подручное средство полиции нравов — неподходящий способ, чтобы получить власть над душами. Внешнее почтение к официальным богам на практике нередко уживалось с абсолютным скептицизмом. Тем не менее реставрация Августа очень характерна — она стремится поддержать в трудную минуту римский дух, который по своему складу и по традиции желал видеть религию на службе у морали и государства.