x x x
Стук в дверь.
Еще стук. Настороженное шуршание чьей-то тени.
Глазами ребенка на нее смотрели звезды, кружа желания бесшумной поземкой осенних листьев.
Стук в окно -- одинокий стук дождя о мокрый подоконник.
Деревья у подъезда обнаженные, согбенные стыдом и старостью, высыхающие и жаждущие юности.
Она чувствовала ветки, пронзающие ее деревенеющее тело, ощущая себя неким атрибутом древнего культа друидов.
Понять всем сердцем холодную отчужденность природы, жестокую враждебность деревьев.
Зачем жить, думала она, если любовь избегает ее. Зачем думать, если мысли -- только о нем, уходящем, зачем страдать, если он все равно сделает так, как захочет.
Это был первый раз, когда наркотик не помог забыться, не вылечил боли.
Чтобы позвонить Дэвиду, надо было подождать еще хотя бы день, надо было чем-то забить, как-то усыпить еще живую часть своего мозга, заставляющего ныть плачущее сердце.
Потом, дальше...
А сейчас -- уснуть, выбросить из себя зрительные картины реального мира и погрузиться в шипящую бездну дождя внутри своей заржавленной памяти.
Она закрыла глаза.
На фоне истерического безмолвия перед ее взглядом вставали смутные образы, создающие настроение. Ей было не передать словами даже самой себе то тонкое и поэтичное отчуждение, ту хрупкую ностальгию и до одури упоительную и болезненную грусть, которые, все нарастая, заполняли постепенно все ее существо.
Мягкие облики света.
Отблески уличных фонарей, пылью оседающие на ее прикрытые веки -тысячелетняя сказка о давно и безвозвратно утерянных надеждах вдруг ожить человеком.
Закрой глаза, без конца повторяла она себе, закроем глаза... Только не думать, только не видеть... ничего, никогда...
Темнота, пронизанная ледяными иглами мягкого света в объятиях туманных призраков была ужасно и невыносимо до тошноты удушающа.
Ей не хватало дыхания, еще снаружи растворяющегося в блеклых отблесках ядовитых фонарей сквозь закрытые глаза.
Мысли летели вперед не останавливаясь, сухими листьями уносимые ветром, смываемые каплями дождя.
А потом все вдруг разлеталось, забывалось...
"Я схожу постепенно с ума"--думала Оливия --"но когда я вернусь, все будет совсем по-другому... не так отчужденно-забвенно..."
И темнота душила, горько душила тлетворным дыханием юности и минуту назад свежей и такой дьявольски живой плоти...
Когда же она открыла глаза, все вдруг изменилось -- внезапно осень кончилась, темноту смыло и в образовавшейся стерильной пустоте невыносимо холодным показалось ей вдруг ее чувство боли внутри ее полусожженной слезами души, мучительно исколотой ледяными искрами света...