Наконец, о. Сергий пригладил свою бородку и сказал:
– Ваш интерес к Кочневу вряд ли случаен. Вы с ним очень похожи, даже внешне. Жизненный опыт Алексея значителен, и вы интуитивно стремитесь этот опыт познать. Но рассказать о нем может лишь сам Алеша. Я только в самых общих чертах осведомлен о его жизни.
Петя был разочарован:
– Жалко, что я не смогу ничего узнать.
– Отчего же? Алеша встречает меня в Н-ске, я попрошу его поговорить с вами. Благо, времени до отправления электрички (мы едем к моей внучке в село под Н-ском) будет более часа.
«Как неожиданно», – удивился Петя. Он почувствовал себя примерно так, как чувствует человек, который сначала слушал рассказ о кинофильме, а затем сам попал в число актеров. Возможность пообщаться с Алексеем Петю обрадовала, тем более что ждать оставалось недолго. По расписанию поезд прибывал в Н-ск через двадцать минут.
На платформе в Н-ске было пустынно и холодно. В свете фонарей снежинки кружили свои бесчисленные хороводы. Гулкий голос из репродуктора объявил о прибытии поезда, и немногие встречающие поспешили к нужным вагонам.
Туманов и о. Сергий вышли из вагона. К священнику тут же подошли мужчина средних лет и молодая девушка. Они радостно приветствовали о. Сергия, а он обнял их по очереди. Знаком о. Сергий пригласил Петю подойти поближе и представил его Алексею и девушке.
Затем все четверо направились в здание вокзала.
Священник сдержал свое слово и попросил Алексея рассказать Пете о том, что произошло в его жизни после визита к Надежде. Посмотрев внимательно на Туманова, Алексей улыбнулся:
– История моя заурядна и вряд ли вас серьезно заинтересует. Но раз уж батюшка попросил, извольте выслушать.
О. Сергий и Ирина (так звали девушку) расположились поодаль и о чем-то оживленно заговорили. Петя и Алексей остались практически наедине. Кочнев устроился на вокзальной скамье поудобнее и заговорил:
– Как вам, должно быть, рассказал о. Сергий, после памятной встречи с Наденькой я сильно изменил свои взгляды на жизнь. Накануне той встречи отчаяние уже закрадывалось мне в душу. Труд, который я писал несколько лет, не щадя усилий и довольствуясь самым скудным бытом, оказался вполне заурядным произведением. Все мои надежды оказать большое и положительное влияние на человечество пошли прахом. Воистину, для меня наступили тяжелые времена.
Я хорошо понял, что мой удел и есть та жизнь, которую я раньше высокомерно отвергал как слишком простую и скучную. То есть лучше всего для меня было бы не бросать работу в фирме, а совершенствоваться в своей профессии и понемногу прийти к процветанию. Но время было потеряно, да и силы поиссякли. Так в мою жизнь вошла тема смирения. «Теоретически» я смирение, конечно, признавал и раньше. Только не догадывался, насколько труднее смиряться по-настоящему, чем просто говорить о смирении.