— Тишина! Тишина все! Следующим номером нашей программы выступят… кхм… Светлана Черникова и Эмилия Майер с арией из оперы «Юнона и Авось».
Мы со Светкой вышли на «сцену». Половина публики переглянулась, некоторые присвистнули. Не знаю, на «арию из оперы» так отреагировали, что ли? Вообще, я ведь раньше уже пела, и часто. «Арлекино» и «Мага-недоучку» Пугачёвой постоянно исполняла на всех смотрах и праздниках. Правда, давно, года три назад. Или четыре. Потом стала стесняться сцены и отказываться наотрез. Забыли уже?
Светка гордо и уверенно прошествовала к пианино. Я — следом. Не очень гордо и не слишком уверенно. Встала неподалёку от неё, слегка полубоком, чтобы не видеть зал, а главное — не видеть Шаламова. А то, чувствую, слова и звуки застрянут в горле.
Что странно, как бы я ни стеснялась, стоило мне запеть и неловкости как не бывало. Я как будто погрузилась в музыку. Как будто перенеслась на два столетия назад и превратилась в Кончиту, а всё вокруг просто перестало существовать. Очнулась только тогда, когда допела последнюю строку. Сначала стояла тишина, я даже растерялась, но потом все стали хлопать.
Кто-то крикнул: «Браво!». Я оглянулась на звук — кричал Белевич, а рядом с ним стоял Шаламов, скрестив на груди руки, и смотрел на меня так, что внутри всё сжималось. Обычно он поглядывал насмешливо, иногда весело, в последний раз, когда подслушал нашу болтовню, — с холодной неприязнью (не хочу про это вспоминать). Теперь же смотрел совсем иначе. Пристально, тяжело, мрачно. При этом с другой стороны от него вихлялась Шестакова, тормошила его, что-то говорила, а он как окаменел. Совсем на неё не реагировал. Захотелось укрыться от этого взгляда, и в то же время этот момент доставлял мне какое-то мучительное удовольствие, аж мурашки вдоль позвоночника бежали.
Вообще-то, я обратила внимание, что сейчас на меня многие смотрели, наверное, почти все. Но только его взгляд я чувствовала физически.
Тем временем Мочалова объявила номер Васина и Кириченко. Они вышли со стульями и гитарами. Сели, дуэтом заиграли и запели «Звезду по имени Солнце». Здорово у них, между прочим, получилось, даже подпеть тянуло. Может, и подпела бы, если б не Шаламов…
Он так и не сводил с меня взгляд, я уж не знала, куда себя деть. Не за спинами же прятаться. Стою, нервничаю, краснею. Однако при этом так и тянуло в его сторону смотреть, непреодолимо тянуло. А как посмотрела — так сразу наткнулась на его взгляд, как на нож. И кровь ещё сильнее прихлынула к лицу. И в груди что-то ёкнуло.
Затем Мочалова объявила его выход, и я наконец смогла вздохнуть свободно и хоть чуть-чуть расслабиться. А то ещё немного и я, по-моему, искрить бы начала от перенапряжения.