Как всегда, я не мог насытиться. Она, похоже, тоже не могла, и я не жаловался.
— Ты в порядке?
Я смотрю налево и наблюдаю, как на меня смотрят темно-зеленые глаза. Я улыбаюсь ей, откидывая волосы с лица. Я отбрасываю одеяло и хватаю ее за руку, подтягивая ее к себе.
— Теперь да.
Она откидывает голову назад, смеясь, и я удивлен этим. Я никогда не слышал, чтобы она так смеялась. Я видел только ее гнев. Или грусть. Но я никогда не видел, как она смеялась или улыбалась. Я должен заставлять ее делать это чаще.
Она лежит на мне, обнаженная и прекрасная. Ее темные волосы рассыпались по плечам и лежат на моей груди. Они окончательно высохли после душа, который мы принимали несколько часов назад, а алкоголь, который она выпила, похоже, выветрился.
Ее глаза изучают мою грудь, а ее пальцы касаются моего шрама. Она никогда раньше не спрашивала об этом.
— Что случилось?
— Сломал ключицу.
Она наклоняет голову в сторону.
— Как?
Мои глаза смотрят в ее, пока она смотрит на шрам.
— Авария. Ремень безопасности отстегнулся, и я сломал ее при ударе.
Ее рука замирает на шраме, и ее глаза встречаются с моими. Она смотрит на меня так пристально, что мой пульс учащается.
— Ты солгал.
Мои глаза сужаются от обвинения в ее голосе.
— Прости, что?
— Ты солгал, — повторила она.
— О чем? — возразил я.
— Ты не был за рулем.
Я напрягаюсь от ее слов. Она смотрит мне в глаза и тяжело вздыхает, ее дыхание смахивает волосы с моей груди.
— Кого ты прикрывал?
— Хватит!
— Нет, Коул. Почему ты солгал? — требует она. Я хватаю ее за бедра, впиваясь кончиками пальцев в ее кожу, и отпихиваю ее от себя. Я встаю, провожу рукой по волосам и иду в сторону ванной.
— Ты не мог вести машину — шепчет она. — Это твое правое плечо. Не левое. Ты солгал…
Я закрываю глаза. Ей хватило двух секунд, чтобы понять то, что никто другой так и не понял. Я был в перевязи несколько месяцев. Правая рука была перевязана. Не левая. Никто никогда не задавался этим вопросом.
— Зачем тебе врать, Коул?
— Не надо, Остин.
— Нет! — кричит она. — Блядь, скажи мне, зачем тебе врать о чем-то таком, — требует она. — Люди думают, что ты убил трех своих друзей.
— Я, блядь, знаю, что они думают! — кричу я, поворачиваясь к ней лицом. — Кто, черт возьми… Кто, по-твоему, сказал им это? — я огрызаюсь.
— Зачем? — она стоит на коленях посреди моей кровати. Ее длинные темные волосы перекинуты через одно плечо, закрывая от меня одну из ее грудей, и она тяжело дышит. Ее глаза мягкие, и моя грудь напрягается.
— Убирайся!
— Это был Илай… Вот почему ты…
— Я сказал, убирайся отсюда, Остин, — огрызаюсь я, прерывая ее.