Надо сказать, едва я переступила порог ее квартиры — тут же разревелась, как слабачка. Натка бросилась меня обхаживать, утешать, отпаивать. Не водой. А, учитывая, что со вчерашнего обеда я ничего кроме кофе и успокоительных таблеток в себя не закидывала, то меня мигом развезло.
И вот сижу у нее на крохотной кухне, горемычно подпираю щеку и жалостливо шмыгаю красным носом.
Мне так стыдно, так гадко, будто я накосячила, а не Стас.
Чтобы набраться храбрости и признаться, в том, что у меня развесистые рога, которыми за косяки цепляюсь, быстро налила себе еще одну стопку и хлопнула ее. Не закусывая. Только плечами передернула, когда жгучий напиток проскочил в желудок.
Теплехонько…
— Стас мне изменяет, — наконец признаюсь и вновь слезами давлюсь.
— Как изменяет? С кем? — полошится подруга.
— С Валерием Сергеевичем, — мычу, дрожащей ладошкой размазывая по щекам слезы вперемешку с тушью.
— Что? — изумленно протягивает Ната. — Он у тебя заднепроходный что ли??? Жопошник?
— Да нет же! Нет! — мотаю суматошно головой. — Он в телефоне свою бабу сохранил под мужским именем!
— Вот гад! — в сердцах шипит подруга, грозно сверкая карими очами.
И налила нам еще по стопочке. Выпили, выдохнули и продолжили:
— Представляешь. Вчера. Юбилей у нас был. Пять лет назад мы в этот день первый раз поцеловались. Я ужин заказала, нарядилась. Как дура ждала его. А он все не шел. Тогда названивать начала. Стас не отвечал. Ну, я набирала его, набирала, пока в один прекрасный момент мне не ответили.
— Что он сказал?
— Он сказал "давай, детка, давай". И предназначалось это не мне! Я потом минут пять слушала, как он трахает другую бабу. Как она стонет, как тела их шлепают друг о друга!
— Мда-а-а, — Наташка чешет маковку, — мда-а-а.
— Вот тебе и мда! — брякаю и снова реву. Так жалко себя, словами не передать.
— И что теперь? — подруга.
— Не знаю! — через шмыганья рваные.
— Ты ему хоть по мордасам надавала? Кочерыжку открутила?
— Нет, — горько качаю головой, — ничего не сказала. Он не в курсе, что я в курсе его похождений.
— Это как? Ты смолчала что ли? — от удивления вытаращивается подруга.
— Да.
— Ты дурочка??? Он шляется, а ты ревешь, и слова боишься ему сказать?
— Сил не было, — мямлю, к собственному стыду, взгляд пряча даже от подруги. — Мне так плохо стало, так горько, что смолчала. Не смогла. Это же разговор неприятный выйдет, а у меня поджилки трясутся, и двух слов от нервов не могу связать.
— Лика! Ты тряпка! — категорично и в лоб.
— Знаю, — утыкаюсь носом в сложенные на столе руки, — тряпка, слабачка и наивная чмошница.