— Давай-давай, Хоттабыч, разговаривай со мной! — подбадривал меня командир. — Продержись еще немного… еще чуть-чуть…
— Последний… бой… — прохрипел я, едва слышно — он трудный… самый [4] …
[4] Отрывок из песни Михаила Ножкина «Последний бой», написанной в 1968-ом году для киноэпопеи «Освобождение».
— Что ты сказал? — Наклонился к самому моему лицу командир, не разобравший последних слов.
Конечно, этой песни оснаб не знал, либо не помнил, хоть мы и пережили общее с ним слияние памяти. Надо ему… потом… как-нибудь напеть… Но эти слова неожиданно придали мне сил…
И когда входная дверь кабинета Пожирателя Душ распахнулась я, отпихнув слабыми руками оснаба, самостоятельно поднялся на подрагивающие ноги и сделал первый шаг:
— Последний раз сойдемся завтра в рукопашной,
Последний раз России сможем послужить.
А за нее и помереть совсем не страшно,
Хоть каждый все-таки надеется дожить!
А из открытых дверей кабинета вдруг неожиданно выметнулся крепкий узкоглазый мужик, лет шестидесяти в ладно скроенном солидном костюме и в галстуке, сжимающий в правой руке короткий трехгранный «кинжал». Он резко оттолкнул в сторону «застрявшего» в дверном проеме ротмистра и стремительно, я даже глазом моргнуть не успел, подлетел ко мне. Последнее, что я увидел, пока тьма не поглотила меня, как он, взмахнув кинжалом, отработанным до идеала движением вогнал мне его в грудь… прямо в сердце… по самую рукоятку…
Лишь песня продолжала жить в моем гаснувшем сознании:
Еще немного, еще чуть-чуть,
Последний бой — он трудный самый.
А я в Россию, домой хочу,
Я так давно не видел маму!
https://www.youtube.com/watch?v=hu3994RS7VI
1943-ий год.
Вековечный Рейх.
Берлин. Рейхстаг.
Минул уже пятый час ожидания, а Гиммлер так до сих пор и не соблаговолил принять Роберта Хартмана, как и не принял никого из чиновничьей и военной братии, собравшихся в большой приемной рейхсфюрера. А ведь чины и звания иных ожидающих были совсем уж из заоблачных высот Вековечного Рейха, и Роберт понял, что сидеть ему под дверью кабинета одного из наиболее влиятельных руководителей Германии до «скончания веков». Нет, ну не прыгнуть же ему через голову вон того эсэсовского группенфюрера, хоть он и заявился на прием куда как позже самого Хартмана? То-то и оно! А ниже генерала в этой приемной, кроме самого Роберта, и нету никого. Так что продавливать ему задницей это мягкое и удобное кожаное кресло еще долгохонько придется.
Но Хартман был совсем не в обиде на эту маленькую неприятность. Кто-то из его сослуживцев сейчас наверняка морозит себе сопли где-нибудь в горах под русскими Магическими Конструктами и обычными пулями, страдая от низкого давления и нехватки кислорода, или зарабатывает ранний простатит, лежа на студеных жестких и напрочь оледеневших скалах. И еще не факт, что этот кто-то сумеет выжить, и вернуться домой здоровым и невредимым! А здесь, в приемной первого после Фюрера Мага германского Рейха, спокойно и безмятежно, тихо — не бухают взрывы и не свистят пули, да и пахнет хорошо, а не кровищей, гноем и дерьмом! К тому же задница, прикрытая удобным мягким креслом, находилась в приятном тепле, и никакой подлый простатит здесь Хартману не грозил!