— Всё продумано, сначала Виктор Сергеич рулит, потом я, и в Москве опять он. Поехали уже, а то спать хочется, — широко зевнул я.
— У тебя права с собой? — Поинтересовался Коноваленко, наконец-то, завязывая ботинки.
— Туточки, — я постучал по пустому карману.
«Врать не хорошо, — тут же загундел перевоспитанный голос. — Родители в детстве отучают».
«А я из детского дома, у меня кроме деда никого не было, — ответил я. — И чё ты лезешь? Я для города стараюсь! Ведь мне теперь больше всех надо».
* * *
Где-то ближе к половине второго ночи я очнулся, резко тряхнув головой, посмотрел на часы, затем на Коноваленко. Ну, что за человек? Договорились же в час смена! Всё строго, как вовремя хоккейного матча. Нет, едет, молчит, клюёт носом, но терпит, самоубийца.
— Сергеич, давай без героизма, — я сладко потянулся. — Ты, спать, а я жать на газ и на тормоз. И кто ж это додумался расположить рычаг переключения скоростей на рулевой колонке? — Усмехнулся я, рассматривая забавный механизм.
Виктор притормозив, припарковал свою «Волгу ГАЗ-21» с блатным номером 00–03 ГОЛ, которая внешне напоминала «Ford Mainline» 1952 года, в неизвестной мне пустынной местности автодороги Москва — Горький. И тоже сладко потянулся. Мы вышли из машины и молча поменялись местами. Я сел на диванчик со стороны водителя, а Виктор со стороны пассажира. Не знаю почему, но конструкторы отдельными сиденьями в салоне пренебрегли, впрочем, как подушками, так и ремнями безопасности.
— Так скорости переключаются? — Я передвинул рычаг на первую передачу.
— Ты водить-то умеешь? — Опомнился Коноваленко.
— Не боись, трус не играет в хоккей, — хохотнул я. — Водил я такой тарантас в «ретро-гараже».
— Не понял? — Не то обиделся, не то удивился вратарь.
— В детском доме мы так называли автомобильный кружок, — я подмигнул Виктору и медленно повёл машину, вспоминая, как на такой «консервной банке» кататься. — Ты, мне Сергеич скажи, чего грустим? Прилепского убрали, который вместо тебя хотел Сашу Котомкина назначить в ворота первым номером. Жизнь налаживается!
— Когда тебе тридцать два стукнет, поймешь, — пророкотал характерным низким голосом голкипер, который не догадывался что мне уже было когда-то пятьдесят. — Боюсь, из сборной СССР могут попросить. Я ведь под двадцатым номером всегда играл, и в «Торпедо», и в сборной. А сейчас тренерским советом «двадцатку» передали более молодому и перспективному Владику Третьяку. Вроде всё справедливо, но…
— Да, Третьяк далеко пойдёт, — усмехнулся я, вспоминая, каким хитрым чиновником он впоследствии станет. — Ничего. Третьяку мы крылья быстро пообломаем. Твоя будет «двадцатка». Ты у меня в сборной ещё лет пять поиграешь минимум.