Взять и спросить? Но это, пожалуй, выглядело бы как ультиматум: женись на мне, или мы расстанемся. Или так: либо ты на мне женишься, либо продолжаем просто встречаться. Но это выглядело как-то… слишком. Или я боялась услышать ответ: извини, но я не могу на тебе жениться?
Может, он и правда не мог. Не потому, что не хотел, а именно не мог. Но и этого я слышать не хотела. Поэтому попыталась выкрутиться, упирая на то, что при его работе такая вот совместная жизнь чревата серьезными проблемами. Но, кажется, мои доводы его не убедили. Он ушел на работу, а я лежала, смотрела в потолок и думала о том, как если не выиграть, то хотя бы остаться при своих.
Я довольно быстро поняла, что Йар… немного не от мира сего. Не то чтобы со странностями, но с каким-то альтернативным взглядом на вещи. Возможно, отпечаток наложило то обстоятельство, что в своей повседневности он концентрировался на микропроблемах, тогда как проблемы макро существовали словно где-то параллельно.
Взять ту же историю с Видой. В моем понимании иметь отношения с женщиной, муж которой неизлечимо болен, чтобы жениться на ней сразу же после его смерти, было, мягко говоря, некрасиво. Я допускала, что мораль этого мира может отличаться от нашей, но, по моим наблюдениям, она была в чем-то даже более строгой. И Ларт, которому я рассказала всю эту историю почти сразу же, как узнала, это подтвердил.
Нет, Йар не считал подобное нормальным и явно переживал. Однако у него была такая особенность: фокусироваться на чем-то, что нивелирует неприятные аспекты. Он так и сказал тогда: «Я сказал себе, что она не должна хоронить себя вместе с ним». Получилось, конечно, не очень, но ведь пытался же.
Было еще кое-что. Дипломатия? Нет, не слышали. С ним имело смысл говорить прямо. Как выстрел в лоб. После того разговора в ресторане о пропавших попаданцах он наверняка понял причину напряженности между нами, не позволявшую двигаться дальше. Но прошло три месяца, на протяжении которых мы балансировали на грани «пойти вперед или расстаться», пока я не подтолкнула его, поставив вопрос ребром.
Вот и сейчас Йар — я почти не сомневалась в этом — вычленил из всей проблемы только то, что это приятно и удобно. Разумеется, он знал: на такое сожительство смотрят косо, но задумывался ли о том, насколько эти косые взгляды будут меня задевать?
Я в этом отношении была олдскульна. Даже в нашем мире, где жить вместе без штампа в паспорте стало едва ли не вариантом нормы, такой формат меня напрягал. За Валентина я хотела замуж, но отказалась переехать к нему. Когда люди идут в загс, они не думают: не получится — разведемся. Все уверены, что это до гробовой доски. Когда они просто съезжаются, думают именно так: не получится — разойдемся. Иначе что мешает поставить этот самый штамп хотя бы в угоду традиции? Ну а в мире, где разводы запрещены, предложение жить вместе еще сильнее подчеркивало временность и непрочность отношений.