Ненавижу, их тоже всех ненавижу.
Джордас берёт меня за запястье, я пытаюсь выдернуть руку, но сил не хватает. А вот пламя радостно обвивает руку огненным браслетом, беспечно-счастливое, словно щенок, которого хозяева заперли в пустой кладовой, потом вспомнили через пару деньков — а он всё равно виляет хвостом.
Продолжая меня удерживать, наш без пяти минут глава факультета смерти второй рукой закатывает широкий рукав плаща. Тонкая, исхудавшая рука с жёлто-фиолетовыми синяками и полопавшимися то тут, то там сосудами выглядит довольно паршиво.
Впрочем, это в любом случае не повод меня лапать! Вырываюсь и отступаю на шаг, смотрю настороженно и воинственно — смешно, конечно, точно облезлая бродячая собака, не знающая, кусать или лизнуть руку, протягивающую кость.
Джордас и в самом деле протягивает мне руку, и я, сдаваясь, вложила свою руку в его. В ту же секунду нас обоих обуяло пламя, только в отличие от моего, чужой и одновременно родной огонь согревал, снимал эту потустороннюю, пронзающую до костей сырую морозь. Я грелась, а он смотрел на меня, отчаянно, виновато, и несмотря на мою молодость, наивность и столь малый опыт в отношениях с мужчинами, было трудно как-то иначе трактовать этот взгляд. Впрочем, хотя нас с ним разделяет не так уж много лет, мне было сложно увидеть в нём не бесполого преподавателя, а мужчину. Медленно покачала головой, и пламя поникло, однако озноб так и не вернулся.
Джордас указал пальцем на веки, медленно моргнул, и я прикрыла глаза, повинуясь его подсказке.
Помимо зрения остались осязание и обоняние, но приближение сэра Элфанта я чувствую каким-то шестым, магическим чувством. Он не касается меня, но я откуда-то знаю, что его ладони вытянуты параллельно полу по обе стороны от моей головы. Знаю, каких невероятных усилий требует от него решение не касаться меня против моей воли. А потом голову на миг словно стискивают металлические тиски, лоб сводит болью, что-то лопается внутри мыльным пузырём — и резко, оглушительно, не так, как в послезакатный час, возвращаются звуки. Их, по сути, нет — сэр Элфант молчит, ничего не происходит. Но это уже живая, правильная тишина.
— Я крайне плохо и ненадолго умею снимать печати, — сэр Джордас криво улыбается. — А если честно, то я вообще не должен это уметь. Но вы же никому не скажете, Корнелия? Не выдавайте меня.
Согласно киваю головой. Улыбка пропадает с лица сэра Джордаса, он снова касается руки.
— Корнелия, послушайте… Вам нельзя больше здесь оставаться. Ваш дар… я не знал, я правда, и понятия не имел. Послушайте, вам нужно уходить, они не оставят вас в покое, они ни перед чем не остановятся. У меня есть возможности на какое-то время укрыть вас, а потом…