Я не понимаю — ослепла ли я, или же мне просто нечего видеть. Вокруг меня лишь тьма, не знающая ни конца, ни края.
Резко зажигается свет. Я захлебываюсь от судорожных рыданий и трясусь, чувствуя остатки адреналина. Беспомощно мотаю головой и внезапно сталкиваюсь с холодным, хищным прищуром знакомых глаз.
— Пойдем, накормлю тебя, а то ещё сдохнешь раньше времени, — мужчина подходит ближе, и я улавливаю сомнения в его голосе, — что с тобой?
— Я не знаю. Мне никогда не было так страшно, — впиваюсь беспомощным взглядом в его бесстрастное лицо и молю, — пожалуйста, не оставляй меня здесь. Я…боюсь темноты.
И всё резко меняется. Мне начинает казаться, что сомнения и тревога в низком баритоне мужчины — просто очередная иллюзия, дробящая мой мозг на куски.
До хруста он сжимает руки в кулаки. На его щеках проявляются желваки, которые еще сильнее выделяют скулы и придают незнакомцу слишком опасный облик. Беспощадный. Жестокий. Злой.
— Я почти поверил тебе.
Его движения отточенные и практически бесшумные. Мужчина больно хватает меня за талию, нагибается и перекидывает моё тело через плечо. Я барахтаюсь, как кукла, и недовольно шиплю, внезапно забывая о страхе:
— Что сейчас я сказала не так?!
— Только Моника боялась темноты. Твои попытки скопировать её поведение до омерзения глупы, — ногой распахивает дверь и выносит меня из комнаты.
Мы оказываемся в узком коридоре. Я пытаюсь повернуться и увидеть код, который мужчина вводит в электронную панель, но он специально встает таким образом, чтобы я не посмела увидеть ни одной цифры.
— Может, ты хотя бы скажешь своё имя?
Его губы растягиваются в насмешке.
— Ты его вспомнишь. Обязательно вспомнишь.
Я замечаю огромные деревья за окном. Стеклянные окна от пола до потолка позволяют хорошо увидеть улицу, и от представшей передо мной картины я снова начинаю мелко дрожать.
С опаской спрашиваю:
— Мы что, посреди глухого леса?
— Я хорошо позаботился о том, чтобы ты никуда не делась.
Настроение мужчины меняется за считанные минуты. В одно мгновение он пронизывает меня темным, недовольным взглядом, а в другое — глаза незнакомца светлеют, и на его губах появляется нерешительная улыбка.
Возможно, он сам с трудом напоминает себе о том, что я — Амелия, а не Моника. Только мама безошибочно различала нас, и эта мысль почему-то не даёт мне покоя.
Я потеряла все свои воспоминания, но каким-то шестым чувством могла определить некие моменты, до боли привычные и оттого слишком болезненные.
Мужчина аккуратно сажает меня на стул, что совершенно не вяжется с его злым настроем, и пододвигает ко мне тарелку. Я принюхиваюсь, чувствуя, как остро бурлит в животе от голода, и хрипло говорю: