– Я скоро, – махнула Камилла. – Догоню вас!
Убедившись, что осталась одна, дочь Рыжего барона подняла руку над водой с зажатым в ней мылом и принялась с удовольствием водить им по длинным, густым медным волосам. Отмывалась тщательно, улыбаясь мыслям, так, что от мыльного куска почти ничего не осталось к концу омовения. Возвращать лавочнице оказалось нечего, при себе оставлять опасно, поэтому остаток мыла был благополучно растворён в солёной воде. Выйдя из моря, Камилла наспех отёрлась тряпицей и быстро, дрожа от ночной прохлады, накинула нижнюю сорочку – самую свежую из тех двух, что имелись. Встряхнула и расчесала волосы, надела платье, с наслаждением чувствуя сухую ткань на чистой коже. Нагнулась, чтобы подобрать с камней постиранные вещи.
– Помочь, красавица?
Камилла метнула взгляд на подобравшихся со стороны гавани безликих наблюдателей – в темноте не разглядеть лиц, да не больно-то и хотелось – медленно выпрямилась. Прикинула неутешительные варианты в голове.
– И не страшно одной? – хмыкнул один из развязных парней, подходя ближе. В свете луны показалась кожаная безрукавка да затёртые штаны. – Компанию составить, девка?
Камилла медленно поджала губы.
– Я бы вас послала, доблестные пэры, да вижу – вы оттуда, – процедила сквозь зубы дочь Золтана Эйросского, отступая к воде.
– Далеко не уплывёшь, рыжая, – осклабился второй, нарочито медленно расстёгивая пряжку на обвисших штанах. – Плавать-то мы, чай, получше твоего умеем. Да и в юбках не запутаемся. А плыть-то тебе и некуда – вона корабль наш на рейде болтается… и лодка в гавани – тоже наша. От каравана тоже не услышат – море надёжно хоронит крики. Проверено, красавица…
От злости перехватило в горле. Мерзавец был прав: одной против четверых не справиться. Не докричаться, не сбежать по скользким камням и не уплыть. Великой получилась цена за краденое мыло.
Камилла предприняла попытку – всего одну – бросившись вдоль берега к холму, за которым скрывалась стоянка караванщиков. Догнали сразу: бегать у морских контрабандистов получалось тоже лучше. Дочь Рыжего барона двинула локтем по зубам первому преследователю, получила по лицу от второго и упала бы на камни, если бы жадные руки не подхватили, не рванули на себя.
– Ну, не рыпайся, – хрипло запыхтели над ухом, пока Камилла молча отбивалась от чужих рук. – Попортишь же себя, дурная…
– Тварь ударила меня, – злобно рыкнул неудачливый преследователь. – Попортить всё равно придётся!
Больше всего в тот момент стало жаль свежего белья и чистого, после омовения, тела. Это стало первой и последней мыслью перед тем, как с холма их окликнул громкий, чистый голос: