— Так иди и успокаивай ее, — усмехаюсь и пытаюсь обойти брата. В последнее время наши отношения становятся все хуже и хуже.
— Хватит! — моя точная копия грубо толкает меня в грудь и делает шаг вперед, чтобы поднести указательный палец к моему носу, подражая нашему отцу. — Ты бесишься, что она не выбрала тебя. Прекрати вести себя как обиженная пятилетняя девочка. Расплети косички и отрасти яйца.
— Это ты мне говоришь? — поражаюсь его наглости. — Она выбрала тебя, а ты…
— Она выбрала танцы и работу, — отрезает. — Она все еще наша Леся, Стас. Зачем ты так с ней?
— Я помогаю ей стать хорошим хореографом, а что делаешь ты? Вытираешь ей сопли?
В темных глазах брата мерцает ярость. Не будь мы близнецами, я бы подумал, что он сейчас врежет мне по роже, но… Я слишком хорошо его знаю. Пусть мы и одинаковые, но только один из нас горазд махать кулаками. И это не Влад.
— Скажи ей, что мне жаль, но своих слов я не забираю. Если она хочет стать действительно крутым хореографом, то ей нужно найти себя в этом, а не использовать фразочки для одноклеточных.
Ухожу, и брат больше не пытается меня остановить. Он и сам знает, что я прав. Просто никогда не сможет сказать Лесе в лоб то, что думает. Слишком любит. В груди прорастает кактус, впиваясь острыми колючками в плоть. Как же это тупо. Влюбиться в ту же девушку, что и близнец. Тупо и предсказуемо. Я до двадцати лет думал, что мы с Владом не попадем в эту ловушку, но два года назад к нам в танцевальную команду пришла Олеся. И в тот же день все полетело к чертям.
Выхожу на порог креативного центра и достаю из кармана пачку сигарет. Мать убьет меня если увидит, но, судя по звукам, доносящимся со второго этажа, она сейчас занята своим детским хором. Хреновый день по всем пунктам. А вот, кстати, и еще один из них.
Щуплый белобрысый гном толкает парадную дверь и, заметив меня, хмурит брови. Странная девчонка. Огромная ветровка цвета хаки, черные ботинки и всклоченные светлые волосы. Дочь лесоруба какая‑то. Но я заметил в зале кое‑что интересное.
— Каким стилем ты занималась раньше? — спрашиваю, пока она еще не успела далеко убежать.
— Ты это мне? — оборачивается, показывая презрение, что плещется в светлых глазах.
— Тебе, обезьянка.
Разворачивается и шустро поднимается по ступенькам обратно на крыльцо. Тычет мне в грудь своим тонким пальчиком и приподнимается на носочки, чтобы взглянуть в лицо.
— Во‑первых, для тебя Риша Мариновна, и никак иначе, а…
Запинается, когда я наклоняюсь к ней, едва не задевая своим носом ее. Что она там пропищала? Риша Мариновна? Это вообще имя?