Мне признался мой кум, он сейчас полицай,
что жидов всех прикончат в Яру"
Мама плача закутала Яшу в пальто,
папа тихо сказал "Адонай"
И обрезало память, как было и что
сколько после уж не вспоминай.
Украина горела и голод душил,
но был брошен спасательный круг.
Хуторянин, священник, лесник старожил,
много сел он прошел, добрых рук.
То в соломе на бричке дорожкой-змеёй
до Констанцы, не зная границ.
То в шаланде по морю с еврейской семьёй
по дорогам кочующих птиц.
Повезло и хватило и духу и сил,
Не попался он в руки врагу.
И молитву-хвалу он Творцу возносил
на еврейском уже берегу.
Нынче Яков, за восемь десятков, вполне
фору даст тем, кто младше его.
Воевал. Дважды ранен он был на войне
Внуков-правнуков двадцать всего.
Да, чуть руки дрожат и чуть сбивчива речь
Но в пекарне своей, трудолюб,
и поныне еще возжигает он печь.
Ценят в Негеве сдобу "Алюф".
Он улыбчив и лыс, в общем, "гарный козак".
Оптимист по любым временам.
Со смешинкою в черных еврейских глазах
он пример жизнелюбия нам.
Не пропали те годы совсем в забытьи:
Приезжая из дальней земли
"З Украины" гостят у него три семьи.
Те, что мальчика Яшу спасли.
Горе дымкой размыто в своем далеке.
Только память – божественный дар.
Надо боль словно камень сжимать в кулаке
чтобы вновь не пришел "Бабий Яр"
3.21 Октябрь 1941
Их призвала страна, их отправили в бой
Чтоб они города закрывали собой.
И они закрывали в открытой степи
Где окоп, где ячейки. Заройся, терпи!
Не медали нужны были, не ордена.
Даже день продержаться – удача нужна.
День в ячейке – почти как в рулетке зеро.
А еще бы патроны, патроны, патро…
Ночь не спать, а копать. Есть окоп, вашу мать?
Значит, нужно траншею еще прокопать.
Без траншей против танка – погибель, беда.
А еда? Да была бы хотя бы вода!
Третий день под обстрелом, в дыму и в пыли.
А фельдграу давили, фельдграу ползли.
Ночь. Горячая каша. И даже чаёк.
И в бумагу завернут на завтра паёк.
А потом, прорывая какой-то барьер,
двадцать верст по степи, то ползком, то в карьер.
Две ночные атаки немецких траншей.
– Ленька, глянь, а у фрицев немеряно вшей!
И на новых позициях снова копать.
Отступать? Был приказ, что нельзя отступать.
Степь горела, и каждый пригорок горел.
Был из пушек обстрел, минометный обстрел
Три четвертых младлеев навечно легли,
но не сдали ни пяди горящей земли.
Мой отец был младлеем. И делал, что мог.
Но от взрыва почти что остался без ног.
Много там, под Орлом, командиров, солдат
и поныне в земле безымянно лежат.
Кто-то выжил. И после, по госпиталям
выживал вперекор и назло всем болям.
Им, героям, ушедшим уже за межу,
Глубоко поклонюсь и «Спасибо!» скажу