Три действия пьесы развиваются следующим образом.
Действие первое – «Проработка»
Первое действие состоит из трех сцен садомазохистского соблазнения и соития. Три пары в одежде периода преддверия войны Севера и Юга разыгрывают конфликты, густо замешенные на сексуальном насилии. Полная иллюзия переноса в XIX век – если бы не современная музыка, звучащая фоном, современные имена и современный язык диалогов.
Сцена первая. Рабыня по имени Каниша, обращаясь к своему надсмотрщику «масса Джим», спрашивает, будет ли он ее наказывать. На недоуменный вопрос Джима, с чего она так решила, Каниша отвечает: «Так ведь у тебя хлыст». Джим с хлыстом обращаться не привык, поэтому, когда он пытается им щелкнуть, попадает себе же по лицу. Каниша в попытке соблазнить его ест с пола и трясет задом.
Сцена вторая. На кровати с балдахином соблазнительно разметалась, потрясая черным фаллоимитатором внушительных размеров, изнывающая от неудовлетворенной страсти южная красавица Алана. На роль удовлетворителя предназначен раб – красавец мулат Филипп, которому Алана загоняет фаллоимитатор в анальное отверстие.
Сцена третья. На плантационном сеновале белый слуга Дастин, работающий по контракту, сгребает сено в копны под надзором приставленного к нему надсмотрщиком грозного чернокожего Гэри. В конце концов Дастин выказывает неповиновение, и вспыхнувшая стычка перерастает в самое настоящее изнасилование. Когда Дастин лижет башмаки Гэри, тот испытывает оргазм, затем заливается слезами.
В этот мощный поворотный момент в помещение врывается пара психотерапевтов с планшетами наготове (Теа и Патриция), и оказывается, что все три сцены являли собой сеансы сексуальной терапии для межрасовых пар.
Действие второе – «Разбор»
Психотерапевты полагают, что эта радикальная методика, которую они назвали «Сексуальная терапия погружением в эпоху рабства», позволяет излечиться от ангедонии, «помогая чернокожим партнерам восстановить интимную связь с белыми, к которым они перестали испытывать половое влечение». Но, когда Теа и Патриция «разбирают» пережитый тремя парами опыт отношений в формате «хозяин – раб», скрывавшиеся в первом действии за садомазохистскими игровыми ролями истинные личности, выведенные на откровенность, причиняют друг другу гораздо больше боли, чем хлысты, пинки и огромные фаллоимитаторы. Один за другим все шестеро обнажают душу, демонстрируя резкий разрыв между тем «я», которое они являют миру, и скрытым «я»; между тем, что их пугает, и тем, что манит.
Вот, например, обычно не слишком словоохотливый Филипп: «То есть, значит, получается, что у меня… э-э-э… то, что у меня не встает… значит, я, получается, не кончаю – это, по-вашему, типа дело в расизме?» На протяжении всей пьесы подобные реплики вызывают сладкую боль, одновременно мучая и доставляя наслаждение.