– Тебе полегчало?
– В каком-то смысле, – не стала я отнекиваться.
– Что ж, хоть какая-то польза.
– А Вася?.. – снова полезла я к нему с расспросами.
– Вася сказал, что я идиот, который повелся на красивую мордашку.
– На мордашку? Так и сказал?
– Нет, Юля. Он сказал по-другому, – с нарочитым нажимом проговорил Зотов. – И совсем не про мордашку. Я решил быть тактичным.
Я фыркнула. Вроде как небрежно, но, в то же время, возмущённо.
– Он ко мне всегда так и относился. Поэтому ничего другого я не жду.
– Лиза тебя не помнит, – сказал Павел и остановил на мне внимательный взгляд. А я замерла после его слов, у меня буквально остановилось сердце. Сначала болезненно ёкнуло, а затем остановилось. – Она ребенок, Юля. Её всячески ограждают от этой информации. У неё есть мама и папа, она ещё слишком мала, чтобы анализировать обрывки информации, которые до её ушей, возможно, и долетают. Она просто не задумывается.
Я смотрела в стол, а в такт его рассуждениям кивнула.
– Я знаю.
– Но скоро всё изменится, – сказал Зотов, и я подняла на него глаза.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что это так. И ты сама мне об этом говорила сегодня утром. Девочка взрослеет, начнёт интересоваться другими вещами, разговоры взрослых воспринимать по-другому. И где-нибудь, от кого-нибудь она обязательно услышит о тебе. И Вася с Ольгой очень боятся этого момента. А тут ещё ты, которая никак не успокоится. Сидела бы ты в Нижнем, устраивала бы свою жизнь, и, скорее всего, они смогли бы вырулить из опасной ситуации.
– Сказали бы, что я её бросила, – подтвердила я. – Бросила, уехала, что меня лишили родительских прав, потому что она мне никогда не была нужна.
Павел кивнул.
– Да. Вот только ты не успокаиваешься. Приезжаешь, подсматриваешь, без конца подаёшь иски в суд. Это им трудно будет оспорить.
Я закусила нижнюю губу и водила пальцем по скатерти. Всё быстрее и быстрее, и не замечала этого. Зотов протянул руку через стол, накрыл ею мою ладонь, останавливая. В его жесте не было особой ласки или трепетности, он просто остановил мои пальцы.
– Юля, это ничего не значит. Ты не должна надеяться на то, что всё изменится, и ты вдруг станешь для неё близким человеком.
Я заставила себя выдохнуть.
– Я знаю.
Принесли заказ, Зотов руку убрал и занялся едой. Молчал. Я так поняла, что этим он даёт понять, что следует закончить разговор. Мне заканчивать не хотелось, мне хотелось говорить и говорить о дочери, о том, что, возможно, случится, изменится, находить в этих рассуждениях для себя очередную порцию надежды. Со мной редко кто говорил о Лизе, редко кому было интересно, что происходит, а уж тем более успокаивать и уговаривать меня находилось мало желающих. В большинстве случаев, люди просто не знали, как реагировать. Но Павел замолчал, и я молчала.