– Вот родишь, будет, чем заняться, – неизменно говорил Вася.
Сам он много времени проводил на лесопилке, уходил рано утром вместе с отцом, и появлялся только вечером, порой, даже позже Михаила Ивановича. Несколько раз я осторожно интересовалась у его родителей, почему мой муж задерживается. Я не понимала, почему свекор появляется дома всегда в одно и то же время, в семь вечера, точно к ужину, а Васи не бывает дома до десяти. Его родители неизменно удивлялись моему непониманию.
– Ему нужно входить в курс дел, перенимать опыт отца. Вот и задерживается. Это ты от безделья с ума сходишь, – наставительно выговаривала мне свекровь, – а он семью вынужден кормить.
«Вынужден кормить семью». Звучало солидно и с определенным оттенком упрека. Мол, если бы не ты, гулял бы наш сыночек ещё долго, развлекался, и никаких бы проблем не знал. А теперь вынужден зарабатывать на жизнь и тянуть жену-бездельницу. Обычно после таких ответов я молча уходила.
Не была моя семейная жизнь похожа на безоблачное счастье, которое я рисовала в своих фантазиях, никак не была. Вроде бы и плохого ничего не происходило, никто не ругался и ничего не делил, всё в доме было чинно, мирно и благородно. Так, как и привыкли жить Мезинцевы, и я очень старалась соответствовать, пусть не сразу, но стать для их сына подходящей женой, заслужить их отношение своей покладистостью. И с Васей мы не ругались, он выполнял свои функции мужа и отца, как он их понимал, и уходил со спокойной душой на работу. А я оставалась с ребенком, в нашей с ним комнате. Свекровь тоже нечасто покидала дом. Работы у неё давно не было, могла себе позволить не работать, и все свои силы отдавала домашнему хозяйству, получая от этого настоящее удовольствие. Она заботилась о своих мужчинах – о муже и сыне, и, по сути, с моим появлением, в её жизни мало, что поменялось. Но внучку Мезинцевы-старшие любили. Тамара Борисовна заходила в нашу с Васей комнату по одной-единственной причине – полюбоваться на Лизу. А как только она смогла забирать её у меня, чтобы погулять с девочкой в саду, стала это делать.
– Ребенку надо дышать свежим воздухом, – выговаривала она мне. – А ты без конца в комнате сидишь. Оделась бы да погуляла.
– Я как раз собиралась, – пыталась я вставить хоть слово в её обвинительные речи.
Обычно, если я осмеливалась что-то сказать в ответ, Тамара Борисовна останавливала на мне свой фирменный, печальный взгляд, оглядывала с ног до головы и обреченно вздыхала.
– Ты очень медленно всё делаешь, Юля, – любила говорить она. – Ты совершенно безынициативная.