Он подошёл к двери дома и постучал. Дверь приоткрылась.
— Хм, мент пожаловал, — раздался старческий женский голос. — Ну, заходи…
Ткачёв зашёл и увидел немолодую женщину с папиросой в зубах.
— Не маячь, в дом заходи, — сказала она. — Чаю выпьем. Ты, поди, с дороги голодный, да неумытый.
— Правда, твоя, — Ткачёв поставил в прихожей чемодан, снял пальто и шапку.
— Рукомойник на кухне. И полотенце там висит чистое, — раздался голос хозяйки и шум доставаемой посуды. — Обувь не снимай, прохладно ногам будет.
Ткачёв умылся и прошёл к столу.
— Ну, говори, кем будешь? — хозяйка долила из самовара воду в кружку с чаем. Подвинула к Андрею Викторовичу. — Ты, мент, пирожки бери. С вишней. Сама пекла.
— Полковник я, — прогудел он, откусывая порог. — Из Москвы. В главке служу опером шестого управления. (6 управление — управление по борьбе с групповыми и организованными преступными проявлениями (ранее управление по борьбе с бандитизмом) прим. автора)
— Понятно. А меня, значит, Серафимой Васильевной звать. Весточка о тебе из столицы прилетела. Сказали, что ты мент правильный. Ну, спрашивай. Порядок знаешь…
Полковник съел пирог, хлебнул чай.
— Серафима Васильевна, ты же знаешь о нападениях на инкассаторов в городе?
— Допустим.
— Скажу тебе, что в третий раз не по своей масти куш взяли.
Женщина задумалась, достала папиросу и закурила.
— Ты, мент, сейчас что мне предъявляешь?
— А ничего, — Ткачёв потянулся за ещё одним пирогом. — Взяли они, что им не положено. Из-за этого большая беда будет всем.
Серафима выдохнула облако дыма, кашлянула в кулак.
— Поясни.
— Человек сюда приедет неразборчивый и жесткий. Шухер наведёт — мама не балуйся. И заметь, только за третий раз. Я-то разбойников сыщу. Сдохну, но найду. Кто был не при делах — может спать спокойно. А у приезжего такой задачи нет.
— Стращать вздумал?
— А оно мне надо, Серафима Васильевна?
— А кто тебя знает, мент? Это ты в столице уважаемый, а я тебя в первый раз вижу.
— Ладно, — Ткачёв поднялся. — За чай с пирогами благодарствую. Проводишь?
Полковник оделся, шагнул за порог и обернулся к Серафиме.
— Ты скажи там, что ежели принесут мне, что на третьем налёте взяли, то шухера не будет. Три дня у тебя, Серафима. Потом не говори, что я не предупреждал.
— Я не знаю о чём ты, мент…
Ткачёв ушел, приподняв воротник.
— И где эта улица Советская? — тихо спросил сам себя, шагая в том направлении, куда уехало такси.
Серафима подождала, пока полковник скроется из виду, потом негромко свистнула. Из кладовки в сенях вышел мужчина в ватнике, подошёл к ней.
— Ты всё слышал?