Ясный разум покинул меня. Я несколько раз совершал ошибки в бою. А все мысли о том, что сотворили там в мое отсутствие. Попадись мне Зухра и Бурхан сразу, то я бы в мгновение ока разорвал их на куски.
Успокаивало лишь то, что львы, охраняли мою деву. Я дал приказ своим людям выполнять любое ее требование. И если будет очередная осечка — полетят головы, пощады не будет. Я тосковал по ней, ночами хотелось выть. Что порой я и делал, приняв волчью форму. Со мной происходило что-то мне неведомое.
Война больше не занимает все мои мысли. Но и покинуть сражение я не могу. Чем скорее разберусь с мятежниками, тем больше времени смогу уделять своей деве. Я приказал осыпать ее дарами, чтобы таким образом напоминать о себе. Представлял улыбку на ангельском лице, и по телу разливалась блаженная прохлада. Мне необходимо видеть свою усладу для глаз.
Когда одержали победу, еще никогда в жизни я не мчался с такой бешеной скоростью домой. Эта разлука определенно что-то во мне изменила. Тоска разъедает нутро на части, словно я перестал ощущать себя цельным, если не вижу своей девы.
Ворвался в замок, а мне сообщают, что Анжелика не желает меня видеть. Что придет уже на празднество. Сюрприз готовит. Невероятных усилий мне стоило сдержаться, не сгрести в охапку свою маленькую деву и не завладеть ей. Все мысли подчинены одному неистовому желанию. Я превратился в раба своей плоти. Никогда прежде зов к самке не был настолько силен. Так что перед глазами все плывет, а тело выкручивает в дикой агонии адского желания.
Пока ждал, пока шли приготовления, мой внутренний огонь выжег все дотла. Такой бешеной температуры тела никогда ранее у себя не замечал. Мы умеем контролировать жар, но сейчас контроль трещит по швам. Я сижу на подушках, а ощущение, словно на раскаленных углях.
Когда вошла она, язык прирос к небу, а глаза округлились до боли. Фея в лазурном длинном платье, она плывет ко мне, волосы развиваются, переливаются, искрятся. Глаза, они изменили цвет и стали подобно голубому небу. Она несет благодатную прохладу, проливается целебным бальзамом, успокаивает огонь. А потом одна мягкая улыбка, и мой огонь пылает еще ярче.
Кожа моей девы светится внутренним серебристым свечением. Она воздушна как облако, грациозна, совершенна. В зале раздается шепот:
— Кто это? — ее не узнают.
Ажелика сбросила свой серый панцирь, позволила себе раскрыться. И сейчас ее видят такой, какой она предстала передо мной еще в пустыне. Я сразу увидел бриллиант и знал, что правильная огранка сделает его самым ценным сокровищем во вселенной.