Останавливаюсь от них метрах в пяти-шести, нещадно слепя фарами и открыто намекая, что пора по домам. Но им не до меня! Замечаю, что Кшинская одета и немного успокаиваюсь: я не опоздал. А потом ловлю на себе довольный победный взгляд белобрысого урода, который, не щурясь, смотрит на лобовое стекло и нагло улыбается. Знаю, что тот не видит меня, но явно чувствует моё разливающееся по венам негодование.
Вылетаю из салона и с силой хлопаю дверцей: давай, мелкая, посмотри на меня! Глупо делать вид, что ничего не происходит. Но Арина, не открывая глаз, лишь упирается лбом в плечо Макеева, то ли сожалея, что их прервали, то ли испытывая неловкость, ожидая увидеть на моём месте Родиона.
Рожу Павлуши словно переклинило: он продолжает лыбиться и не отводит от меня торжествующего взгляда. Молодец! Доказал, что она выбрала его! А я еле сдерживаю дикое желание подойти и расквасить его довольную физиономию, но своё право указывать Кшинской, с кем зажиматься по углам, я потерял.
– Набегалась? – Мой голос разрывает тишину, но сдержаться не получается. Внутри всё клокочет от увиденного. Делаю несколько шагов вперёд, подходя почти вплотную. – Домой пора!
От неожиданности Арина поднимает на меня взгляд, отрываясь от крепкого плеча Макеева, и смотрит широко раскрытыми глазами, полными слёз. И тут меня прошибает! Я это уже видел: её раскрасневшиеся щёки, распухшие от поцелуев губы и эти зелёные омуты, залитые слезами.
«Лерой, посмотри на меня!»
«За что ты со мной так?»
«Я же люблю тебя»
Тонкий, безжизненный голосок Арины эхом звучит в голове, заполняя пробелы в моей памяти.
Я вспомнил всё, но продолжаю неотрывно смотреть на неё, растворяясь в изумрудной бездне грустных глаз и утопая в собственной боли и жгучей ненависти к самому себе. Эти воспоминания, словно содранная короста с огромной раны, заставляют душу кровоточить с новой силой.
Мне тошно, я противен самому себе, неприятен, мерзок! Но не могу отвернуться. Испепеляющий взгляд Кшинской до безумия тяжёлый и ненавидящий, откровенно презрительный и брезгливый, а я понимаю, что этого мало, чертовски мало, чтобы искупить свою вину перед этой беззащитной, хрупкой, ранимой девочкой.
– Арина, в машину иди, – бормочу сдавленным голосом, вспоминая, зачем приехал. То, что произошло между нами, мы обсудим позже. Обязательно! Но не здесь. Не тогда, когда Арина всё ещё находится в объятиях Макеева.
Мои слова остаются не услышанными. Кшинская лишь опускает взгляд, вновь прикасаясь лбом к чужому плечу. Наглые глаза Павлика продолжают просверливать во мне дыры, намекая, чтобы я валил.