— Да ты что!
— Вот и то. Повезло, что у судьи ревматизм был, еще с фронта мучился, а у прокурора зубы болели, не один врач помочь не мог. Помогла Таня обоим, вот дело и прекратили. Так что потом двадцать пять лет, пока Советская власть была, помогала только хорошим знакомым и деньги не у кого не брала. Так, конфет коробку, шоколадку, еще что-то…
— Мне бабушка не рассказывала…
— Маленькая ты еще была, теперь выросла — вот я и рассказала. Мама твоя дар имела, слабый, но имела. А потом встретила твоего отца, и огонек в ней погас…
— А что отец?
— А то отец. Я не знаю, кто он, но черноту вокруг него я вижу, недобрую черноту. Вся семейка их такая. Я как первый раз их увидела, больше не встречалась с ними. Мать твою пыталась образумить, да куда там, смотрит на меня оловянными глазами и, как будто, не слышит. Да и сестра твоя вся в отца, всё от их породы взяла.
— Да ты что!
— А ты внучка присмотрись к ним внимательно, ты должна окрас их различить. Поэтому и не хотела я тебя учить, в такой семье к добру это не приведет. Я с отцом твоим тягаться не стала, только хуже будет. А ты говоришь, что его перемогла. Может быть, и есть смысл тебе передать то, что я знаю, все равно он будет тебя через колено ломать, как твою мать сломал, если уж дар у тебя проявился. А так, может быть, справишься, продержишься три-четыре года, а там и уедешь из его дома.
Я обхватила бабу Аню за шею:
— Спасибо бабуля, я буду очень стараться.
Не могу сказать, что в учебе у прабабушки я была отличницей. Особенно тяжело было первые две недели.
Я тупо сидела посреди огорода, пытаясь достучаться хоть до какой жалкой ромашки. Я слышала эмоции растений, их состояние, иногда мне казалось, что я различаю их желания и потребности, но передать им ответный посыл от меня я не могла. Прабабушка ругалась, в сердцах обзывая тупицей и неумехой, дважды требовала, чтоб я собирала свои манатки и уматывала в город. Но утром, в качестве извинения, я получала сочные рыбьи котлетки, бабушка делала вид, что никуда меня не выгоняла, и я со вздохом шла на огород.
И вот, на третью неделю, случился прорыв. Я, разомлев от полуденной жары, потеряла сосредоточенность, зрение мое поплыло, голова моталась туда-сюда, с трудом удерживаемая вертикально, я засыпала сидя. Вдруг, откуда-то сбоку, я почувствовала бормотание: «Убери это, убери». Я вздрогнула, наваждение исчезло. Я с замиранием сердца попробовала опять расфокусировать взгляд и расслабиться, и о чудо, вновь услышала панический призыв сбоку.
Я осторожно поползла в ту сторону, уперлась в растущий у забора куст смородины. Внимательно рассмотрев его, я обнаружила на крайних ветках скрюченные листья, несколько муравьев сновали по кусту вверх-вниз. Оторвав поврежденные листья, в которых пряталась принесенная муравьями из-за забора тля, я намазала ветви смородины раствором мыла, засыпала муравьиную тропу золой и вновь уселась перед кустом, расслабившись, я почувствовала исходящую от куста волну благодарности и теплоты. Я попыталась передать растению, какое оно красивое, как оно мне нравится, но чтобы стать еще красивей, ему надо немножко изменить форму своих веток. Я долго сидела на краю огорода. Вечером баба Аня спросила у меня как дела, услышав мой тяжелый вздох, лишь грустно махнула рукой.