Ему можно, он рабочая лошадка, – посматривая на Корчагина, думал Мазков. И то, что он так думал, ему было не по себе. Не мог он так думать о нём, не имел права, в конце концов. – У Сергея своя точка зрения, у меня своя. Квиты как будто. Что же мне не нравится в его высказывании?.. Его узкий, по-моему, подход к эксперименту? Создал мир и теперь ни шагу в сторону? Глупо? Конечно… Но не это, совсем не это мне не по нутру! Не это подмывает так прервать его… Может быть, то, что его удовлетворяют эти… лжеобразы сотрудников лаборатории, что теперь там перескандалили? А?… – Мазков остановился на предположении и неприятно поразился самому себе – да, как раз это!.. Впрочем, не обязательно, чтобы сам Сергей так думал, достаточно того, что ему, Мазкову, так представляется… Н-да… – думал начальник отдела. – Хорош же я! Но если сейчас согласиться во всём с ним, значит… Значит, я таков и есть. Ну, уж, нет!
– Не вижу никакого вмешательства. Обычная операция. Мне кажется, Сергей Владимирович, вы слишком близко к сердцу принимаете созданных их и нашей программами миры. Мир фантомов, как вы говорите. Кстати, наша программа, как я понимаю, не даёт участникам её думать о своей нереальности. Поэтому не вижу беды в кардинальном вмешательстве в их деятельность. Они воспримут это как должное, как изначальное. Возможно, и возникнут какие-то нежелательные побочные эффекты, но ведь, согласитесь, то, что сейчас у них происходит – хуже некуда. В конечном счёте, наш эксперимент не ради создания группы электронных склочников, а ради какой-то цели. Или нет? Сейчас цель, как я её вижу, во вмешательстве с тем, чтобы замкнуть обе программы и самим разобраться, что, где и как происходит, а не получать, вернее не ждать информации из вторых и даже третьих рук…
Воробьёв сумрачно слушал подчинённых ему людей и впервые, наверное, задумался над тем, кто они, в сущности, есть. Оказывается, до настоящего времени у него представления о них были, мягко говоря, поверхностными, на уровне служебного общения. А сейчас он почувствовал какой-то резкий диссонанс своему устоявшемуся мнению с теми мыслями, которые появились при сегодняшней встрече.
Конечно, прозрел он неспроста. Стал чаще встречаться с ними и оттого лучше узнал их.
В Мазкове для него открывалось всё больше и больше качеств, что ему, как руководителю, совсем недавно нравились: административная расторопность, деловитость, уверенность в своей правоте. Но за ними нее было видно ещё чего-то. Стало казаться, что и дома, в семье и среди друзей он такой же начальник отдела, как и в институте, а все остальные человеческие черты ему чужды.