Неоригинальный (Николенко) - страница 31

Но вдруг он что-то сообразил и опомнился.


Ганя (вдруг что-то сообразив и опомнившись). Да каким же образом, каким же образом вы (говорит зрителям) идиот! (снова обращается князю), вы вдруг в такой доверенности, два часа после первого знакомства? Как так?


Ко всем мучениям его недоставало зависти. Она вдруг укусила его в самое сердце.


Мышкин. Этого уж я вам не сумею объяснить.


Ганя злобно посмотрел на него.


Ганя. Это уж не доверенность ли свою подарить вам позвала она вас в столовую? Ведь она вам что-то подарить собиралась?


Мышкин. Иначе я и не понимаю, как именно так.


Ганя. Да за что же, черт возьми! Что вы там такое сделали? Чем понравились? Послушайте (все в нем кипело в беспорядке), послушайте, не можете ли вы хоть как-нибудь припомнить и сообразить в порядке, о чем вы именно там говорили, все слова, с самого начала? Не заметили ли вы чего, не упомните ли?


Мышкин. О, очень могу, с самого начала, когда я вошел и познакомился, мы стали говорить о Швейцарии.


Ганя. Ну, к черту Швейцарию!


Мышкин. Потом о смертной казни…


Ганя. О смертной казни?


Мышкин. Да; по одному поводу… потом я им рассказывал о том, как прожил там три года, и одну историю с одною бедною поселянкой…


Ганя. Ну, к черту бедную поселянку! Дальше!


Мышкин. Потом, как Шнейдер высказал мне свое мнение о моем характере и понудил меня…


Ганя. Провалиться Шнейдеру и наплевать на его мнения! Дальше!


Мышкин. Дальше, по одному поводу, я стал говорить о лицах, то есть о выражениях лиц, и сказал, что Аглая Ивановна почти так же хороша, как Настасья Филипповна. Вот тут-то я и проговорился про портрет…


Ганя. Но вы не пересказали, вы ведь не пересказали того, что слышали давеча в кабинете? Нет? Нет?


Мышкин. Повторяю же вам, что нет.


Ганя. Да откуда же, черт… Ба! Не показала ли Аглая записку старухе?


Мышкин. В этом я могу вас вполне гарантировать, что не показала. Я все время тут был; да и времени она не имела.


Ганя. Да, может быть, вы сами не заметили чего-нибудь… О! идиот пр-ро-клятый! И рассказать ничего не умеет!


Ганя, раз начав ругаться и не встречая отпора, мало-помалу потерял всякую сдержанность, как это всегда водится с иными людьми. Еще немного, и он, может быть, стал бы плеваться, до того уж он был взбешен. Но именно чрез это бешенство он и ослеп; иначе он давно бы обратил внимание на то, что этот «идиот», которого он так третирует, что-то уж слишком скоро и тонко умеет иногда все понять и чрезвычайно удовлетворительно передать.

Но вдруг произошло нечто неожиданное.


Мышкин (спокойным, но очень строгим голосом). Я должен вам заметить, Гаврила Ардалионович, что я прежде действительно был так нездоров, что и в самом деле был почти идиот; но теперь я давно уже выздоровел, и потому мне несколько неприятно, когда меня называют идиотом в глаза. Хоть вас и можно извинить, взяв во внимание ваши неудачи, но вы в досаде вашей даже раза два меня выбранили. Мне это очень не хочется, особенно так, вдруг, как вы, с первого раза; и так как мы теперь стоим на перекрестке, то не лучше ли нам разойтись: вы пойдете направо к себе, а я налево. У меня есть двадцать пять рублей, и я наверно найду какой-нибудь отель-гарни.