Ганя (обратился к Коле). Отец дома?
Ганя на утвердительный ответ Коли пошептал ему что-то на ухо.
Коля кивнул головой и вышел вслед за Варварой Ардалионовной.
Ганя. Два слова, князь, я и забыл вам сказать за этими… делами. Некоторая просьба: сделайте одолжение, – если только вам это не в большую натугу будет, – не болтайте ни здесь, о том, что у меня с Аглаей сейчас было, ни там, о том, что вы здесь найдете; потому что и здесь тоже безобразия довольно. К черту, впрочем… Хоть сегодня-то по крайней мере удержитесь.
Мышкин. Уверяю же вас, что я гораздо меньше болтал, чем вы думаете.
Ганя. Ну, да уж я довольно перенес чрез вас сегодня. Одним словом, я вас прошу.
Мышкин. Еще и то заметьте, Гаврила Ардалионович, чем же я был давеча связан, и почему я не мог упомянуть о портрете? Ведь вы меня не просили.
Ганя. Фу, какая скверная комната, темно и окна на двор. Во всех отношениях вы к нам не вовремя… Ну, да это не мое дело; не я квартиры содержу.
Заглянул Птицын и кликнул Ганю; тот торопливо бросил князя и вышел, несмотря на то что он еще что-то хотел сказать, но видимо мялся и точно стыдился начать; да и комнату обругал тоже, как будто сконфузившись.
Ганя с Птицыным долго что-то обсуждали без свидетелей. Наконец они решили перейти в гостиную. Когда они вошли, Нина Александровна, говорившая что-то князю, тотчас замолчала. Князь остался на стуле подле нее, а Варя отошла в сторону; портрет Настасьи Филипповны лежал на самом видном месте, на рабочем столике Нины Александровны, прямо перед нею. Ганя, увидев его, нахмурился, с досадой взял со стола и отбросил на свой письменный стол, стоявший в другом конце комнаты.
Нина Александровна. Сегодня, Ганя?
Ганя. Что сегодня? (бросил презрительный взгляд на князя) А, понимаю, вы уж и тут!.. Да что у вас, наконец, болезнь это, что ли, какая? Удержаться не можете? Да ведь поймите же наконец, ваше сиятельство…
Птицын (перебив). Тут я виноват, Ганя, а не кто другой.
Ганя вопросительно поглядел на него.
Птицын. Да ведь это лучше же, Ганя, тем более что, с одной стороны, дело покончено.
Птицын отойдя в сторону, сел у стола, вынул из кармана какую-то бумажку, исписанную карандашом, и стал ее пристально рассматривать. Ганя стоял пасмурный и ждал с беспокойством семейной сцены. Пред князем он и не подумал извиниться.
Нина Александровна. Если все кончено, то Иван Петрович, разумеется, прав, не хмурься, пожалуйста, и не раздражайся, Ганя, я ни о чем не стану расспрашивать, чего сам не хочешь сказать, и уверяю тебя, что вполне покорилась, сделай одолжение, не беспокойся.