Фердыщенко (воодушвленно). Ай да князь! Нет, я свое: se non и vero – беру назад. Впрочем… (грустно) впрочем, ведь это он всё от невинности!
Настасья Филипповна смотрела на него с любопытством, но уже не смеялась.
В эту самую минуту вдруг громкий, новый голос, послышавшийся из-за толпы, плотно обступившей князя и Настасью Филипповну, так сказать, раздвинул толпу и разделил ее надвое.
Генерал Иволгин. Mes hommages! Mes hommages! (Моё почтение! Моё почтение!)
Перед Настасьей Филипповной стоял сам отец семейства, генерал Иволгин. Он был во фраке и в чистой манишке; усы его были нафабрены…
Настасья Филипповна. Браво!
Генерал Иволгин. Ардалион Александрович Иволгин, старый, несчастный солдат и отец семейства, счастливого надеждой заключать в себе такую прелестную…
У Гани потемнело в глазах.
Свет погас над сценой, только одинокий луч света освещал Ганю, лежащего на полу. Через мгновение он вдруг очутился в квартире Настасьи Филипповны. Вокруг него толпились люди. Кто-то брызгал ему в лицо водой, кто-то обмахивал веером. Рядом сидел Птицын и стоял склонившись над ними князь Мышкин.
Мышкин. Слава Богу, приходит в себя…
Птицын. Ганя, ты узнаешь меня?
Ганя. Пожалуй… Что случилось? Где я?
Птицын. На званном ужине у Настасьи Филипповны. Ты был в обмороке…
Ганя. Отведи меня домой, друг мой…
Луч света гаснет.
Варвара Ардалионовна услышала чрезвычайный шум вверху дома и различила кричавшие голоса своего брата и папаши. Войдя в залу и увидев Ганю, бегавшего взад и вперед по комнате, бледного от бешенства и чуть не рвавшего на себе волосы, она поморщилась и опустилась с усталым видом на диван, не снимая шляпки. Папаши не было. Очень хорошо понимая, что если она еще промолчит с минуту и не спросит брата, зачем он так бегает, то тот непременно рассердится, поспешила наконец произнести в виде вопроса.
Варя. Всё прежнее?
Ганя. Какое тут прежнее! Прежнее! Нет, уж тут черт знает что такое теперь происходит, а не прежнее! Старик до бешенства стал доходить… мать ревет. Ей-богу, Варя, как хочешь, я его выгоню из дому или… или сам от вас выйду.
Варя. Надо иметь снисхождение.
Ганя (вспыхнул). К чему снисхождение? К кому? К его мерзостям? Нет, уж как хочешь, этак нельзя! Нельзя, нельзя, нельзя! И какая манера: сам виноват и еще пуще куражится. «Не хочу в ворота, разбирай забор!..» Что ты такая сидишь? На тебе лица нет?
Варя (с неудовольствием). Лицо как лицо.
Ганя пристальнее поглядел на нее.