«Старик сорвался», – констатировал Марат, и, задуренный другими вопросами, я не стал разбираться в причинах.
Некогда было сразу после возвращения. Не до того оказалось через месяц, когда из усадьбы ни с чем вернулся брат.
Электронная папка с проектом курорта перекочевала в архив, и скоро я бы забыл, наверное, и о ней. Не первая! Но в один из дней, спустя три с половиной месяца после поездки в усадьбу, на телефон Марата пришло сообщение. Не для него, для меня. От Левданского. С таким содержанием, из-за которого я не раздумывая приказал Аглае отменить все дела и сам сел за руль.
* * *
В тридцать, когда заболел отец, меня не было дома. Я не знал. Оторвавшийся от рода сын оказался недостоин такой новости. Мама не пожелала отправить даже СМС. Дядька, которому моя фирма по очень хорошей цене строила торговый центр, молчал.
Лишь брат, плюнув на все запреты, приехал и рассказал о беде. О скорой смерти сообщил тоже брат. Он позвонил сразу, как отцу стало хуже. А потом сам открыл дверь старого дома и позволил проститься.
Жаль, прощения я тогда не получил. Даже на смертном одре отец остался верен себе.
«Предал», «ушел», «недостоин». И ни разу «сын».
В общем, нового в его словах для меня не было. Болезнь убила тело, но ничего не смогла сделать с характером. Отец верил в свою правду. Я в свою. Яблочко от яблоньки упало недалеко.
Может, именно это и помогло пережить его уход. Горевать не получалось. Злость и работа отнимали все силы и время. Мне было хреново, но терпимо. Не хуже, чем тогда, когда ушел из дома. И точно лучше, чем ощущал бы себя, останься я рядом играть роль послушного сына.
Не вчера это случилось. Пять лет пошло. Но сейчас, когда ехал в районную больницу к почти незнакомому мне старику, накрыло, как тогда. Словно спешу не к чудаковатому Антону Павловичу, который вдруг затребовал меня к себе в больницу, а к отцу.
Непрощенная доля, видимо, сказывалась. Не отпускала и годы спустя.
В больнице чувство дежавю только усилилось. Здесь не пахло цветами и освежителем воздуха, как в частной отцовской клинике. Вместо одноразового халата мне выдали несвежие бахилы. А вместо молодой медсестрички в коротком белом халатике пожилая санитарка черенком деревянной швабры указала, где найти врача.
Все было иное, и только за грудиной ныло, как тогда.
Врач оказался профессионалом. Он не стал дурить голову вопросами о родстве, не предложил сделать пожертвование, а сразу рассказал о состоянии старика. Как близкому родственнику, каких у того не осталось.
Рассказ получился недолгим. Сука-судьба все же имеет плохое чувство юмора. Иногда она повторяется слишком сильно, не оставляя никакого маневра для фантазии.