Я попыталась расспросить его, что это значит, но недоумение было мне ответом. Кажется, и так уже сегодня поевший и выспавшийся морской монстр стал разговорчивее, но опять же абстракции передать не мог.
«Покажи мне, каким был храм, когда был красивым,» — наконец, сообразила попросить я. Ведь вчера он уже передал мне образ своего «дома» — Марианской впадины.
Пришлось постараться, чтобы объяснить, чего я хочу, настроиться самой, настроить Кракена, когда, наконец, перед моим внутренним взором появилась картинка.
Кракен всплывает на поверхность воды, только так он может видеть. Вереницей плывут по морю изящные лодки разных форм и размеров, многие из них без парусов, потому что управляются напрямик магами воды. Их путь ведет к прекрасному храму, стоящему прямо на воде. Нежно мерцает голубым свечением купол, ярко отражая в себе сияние полной голубой луны. То, что я принимала за крылья здания скорее причалы для кораблей — тех, что покрупнее и поменьше. На колоннах из цветного камня крепится деревянная крыша, остатков которой не сохранилось, она закрывает паломников от переменчивой морской погоды.
Девушка в воде, Кракен видит ее, наблюдает, они знакомы. Она грозит ему пальцем, запрещая подплывать ближе, потом оборачивается, машет рукой, и крупный корабль с зелеными парусами подходит к главному пирсу. Она помогает магией, направляет. Затем выбирается на пирс, и я вижу, что вместо ног у нее русалочий хвост. Она берет какую-то ткань, лежащую рядом, прикрывает бедра, мгновение, и встает на ноги, обматываясь тканью на подобии тоги.
С корабля по сходням спускается группа мужчин в коричневых одеждах, их торсы закрыты металлическими кирасами наподобие тех, что носили Римские легионеры, а кожа зелена. Но это не орки, нет, обычные человеческие лица, никаких выступающих клыков. Один из ни улыбается, подает девушке руку, и под руку они вместе идут к храму.
Кракен злится, и теряет концентрацию, картинка лопается, как мыльный пузырь, оставив после себя горько послевкусие.
«Кто это были?» — спрашиваю удивленно.
«Враги,» — Кракен замыкается в себе, кажется, воспоминания причинили ему боль.
Я прошу показать больше, упрашиваю, но он сперва долго сопротивляется, а, когда соглашается, ничего не выходит — слишком много эмоций: боль, страх, бессилие, гнев. Картинку сформировать у него не выходит, он сам расстраивается от каждой попытки, и я перестаю пытаться.
О людях вспоминаю только через три дня, плыву проверить в надежде, что их уже нет на моем острове.