Сияла ночь. Луной был полон сад.
Сидели мы с тобой в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
Прошли года. Томительно и скучно.
И вот в тиши ночной твой голос вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь,
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
Уже расходясь по комнатам, Ларик выдал:
— Ах Мара, мы все тебя любим, и от того что сами не знаем за что, нам остаётся только плакать над тобой, противной девчонкой.
26.02. понедельник.
Подъём был стремительным, как и все сборы. Братья с сумками, а Ларик с портфелем. Сразу перешли в кухню Шина, где он заранее приготовил нам утренний перекус и продуктовый набор для братьев. Мы быстро похватали бутерброды и все вместе перешли в комнату братьев в Корнвестхайме. Ларик осматривал жилище, братья собирались на работу, а я выставляла коробки от Шина и их сумки с барахлом. За полчаса до работы были уже у фабрики, у меня братья забрали свои рабочие комплекты и умчались внутрь фабрики. Раньше начала работы нас не примут, поэтому пошла проверить наш сарай. Очередной контейнер стоял в центре помещения. Сразу же забрала и вернулась к Ларику. Появился обслуживающий нас менеджер и без всяких пояснений потянул нас к более высшему начальству на третий этаж. Встретил нас сам управляющий фабрики и начал выговаривать Ларику длинные предложения. Когда тот закончил, Ларик мне кратко сообщил, что немцы в одностороннем порядке закрывают сегодняшним днем все договора. Нас просят произвести полный рассчёт без всяких дополнительных объяснений. В связи с этим, они идут нам навстречу и резко снизили свои претензии за уже отгруженную нам обувь. Ну, нет, так нет. Мы с менеджером спустились в кассу и я выдала дойч марки по окончательному счёту. Была досада, которую скрашивала сумма на счёте. Было всего сто двадцать две тысячи дойч марки за все три контейнера. Так они хотели избавиться от нашего присутствия на фабрике, что даже денег не пожалели. Наверняка, это влияние воскресного штурма.
Вместе с менеджером мы вернулись в кабинет управляющего, где Ларик разливался соловьём. Менеджер подтвердил наш полный рассчёт, нам вернули анулированные договора и пора была прощаться. Ларик ещё продолжал ворковать, но нас уже выдавливали вон.