— Кто была та женщина?
— Какая?
— Вот только не надо делать сейчас вид, что ты вчера не сидел в ресторане с какой-то дамочкой.
Физически не могу молчать и держать все в себе. Роман ставит чашку на стол, а я теперь смотрю на большой букет роз в вазе.
— А это откуда? — медленно поднимаю руку, показывая на цветы.
— А это я вчера хотел подарить своей любимой девушке, пришел, а ее нет дома. Но потом нашлась — пьяная, в клуб хотела ехать, еле удержал.
— Мне?
Вот почему я рядом с ним растекаюсь как мороженое на жарком солнце?
— Конечно, тебе, — подходит ближе, скользит пальцами по лицу. — У меня только одна любимая девушка. Волнуюсь за ее здоровье, как бы в анонимные алкоголики ни пришлось записываться.
— Не заговаривай мне зубы.
— Следила за мной, да? Сыщик в юбке.
— Да, а ты трогал ее, в глаза смотрел.
— Дурочка ревнивая.
Улыбается, тянется, хочет поцеловать, но я отстраняюсь, смотрю в его глаза, жду ответа.
— Это была Люба, бывшая любовница моего отца.
— Любовница?
— Да, такая женщина, которая встречается с женатым мужчиной и спит с ним.
— Но…
— Это было давно, семь лет назад, отец умер.
— Извини. А что она хотела?
— Сам не понял, чушь какую-то несла, только время потерял.
Целует в висок, прижимает к себе, а я все равно не могу вздохнуть с облегчением, потому что вопросов становится еще больше. Эта женщина была любовницей его отца, сейчас — моего. Мыльная опера какая-то.
— Ты из-за этого напилась и хотела уехать от меня, но перед этим порвать танцпол?
Обнимаю, прижимаясь к нему сама. С ним так спокойно и надежно, а еще я люблю его и ревную ужасно.
— Голова болит?
— Ага.
— Надо бы похмелиться.
— Нет, нет, больше никогда, — качаю головой.
— Если нет, то завтракай и поехали. Я омлет приготовит.
— Сам?
— Нет, Тимофея позвал. Конечно, сам.
— Молодец какой, но в меня сейчас ничего не влезет.
На самом деле не хочу никуда ехать, предчувствие какое-то нехорошее. Или это просто похмелье?
— Рома?
— Да, моя милая алкашка.
— Ну, я не такая.
— Конечно, не такая.
— Ты говорил, что любишь меня.
— Тебе показалось.
— Показалось?
Смотрю в его карие глаза, а у самой наворачиваюсь слезы. Так больно и обидно становится.
— Не показалось, конечно, люблю, Орешкина.
А вот теперь боль сменяется невероятным счастьем, тянусь к его губам, но меня останавливают.
— Прости, Орешкина, но от тебя так несет перегаром. Как от Ржевского после ночи попойки.
Этот гад смеется.
— Противный.
— А вчера говорила, что любишь. Давай шевели булочками, так и быть, вечером похмелю тебя. Но только один бокал вина, больше не проси. Нам еще детей рожать.
Детей? Я прямо сейчас точно не могу рожать.