Любимая папина манера: тихий прессинг, без повышения голоса и угроз. Словно он разговаривает о погоде и наверняка именно сейчас смотрит в окно. Я продолжаю сидеть, как мышь забившись в угол, я не хочу, но мне приходится все это слышать.
— Давайте, чтоб не занимать время впустую, я вас перебью и просто скажу «нет». Мне неинтересно ваше предложение ни сейчас, ни потом, каким бы оно заманчивым и шикарным ни было.
— Даже так? Хорошо, я и не таких гордых пускал по миру просить милостыню, продавая последнее.
Мне так больно и обидно, словно это меня ставят перед выбором, которого нет. Не могу просто так сидеть и прятаться, не могу больше все это слышать. Выбираюсь из-под стола, производя эффект разорвавшейся бомбы на мужчин, но не даю никому сказать и слова.
— Папа! Как ты можешь? Это так низко и подло! Это так строится твоя империя?
— Дарья? Что ты здесь делаешь?
— Это неважно, речь не об этом.
Смотрю на отца, но в его глазах лишь мелькнуло удивление, и снова вернулся прежний холод.
— Папа? Так это твой папа? — на Романа даже боюсь смотреть, меня ломает, скручивает от боли, потому что я обманула, ничего так и не рассказала. Сейчас это выглядит именно так, будто я предала.
— Что здесь происходит, черт возьми? Дарья! Я тебя спрашиваю! Что ты здесь делаешь?
— Я здесь работаю, Роман, то есть Роман Александрович — мой начальник, и то, что ты говоришь, это ужасно.
— Ты должна быть в Майами с Федором, учиться и готовиться к свадьбе, она через месяц.
— Месяц? — не понимаю, что он говорит, не было никаких сроков свадьбы, никто не назначал дату.
— Свадьбе? — чувствую, как горят щеки, как Рома прожигает меня взглядом, а мне страшно посмотреть в его сторону.
— Рома, нет никакой свадьбы. Мы с Федором расстались.
— Как это вы расстались с Федором? — все уже забыли вообще, зачем здесь собрались, и переключились на меня. А я как между молотом и наковальней, не знаю, куда деть себя, на чьи вопросы отвечать и перед кем оправдываться.
— Да, папа, мы расстались с Федором, я не люблю его и не хочу быть с ним.
— У тебя что, переходный возраст так поздно наступил? Или этот совсем запудрил мозги?
Папа показывает на Вершинина, я наконец сама смотрю на него, начиная задыхаться от слез и боли. Потому что сейчас передо мной совсем другой мужчина. Не тот, которого я знаю. В глазах чернота и пустота, челюсти плотно сжаты, желваки играют на скулах, кожа бледная.
— Рома, я… я хотела сказать.
— Дарья! Мы уходим! Расскажешь все по дороге. Паша, найди ее вещи.
Я практически ничего не слышу, только смотрю на Романа через пелену слез, делаю шаг, но он останавливает движением руки.