Через еще полторы три кряжистых и весьма друг на друга похожих полуорка вышли из комнаты с задранными лапами и без оружия, так фоня при этом страхом, что я посоветовал Михаилу влить в них выпивку покрепче, чтобы выйти на конструктивное общение.
Видимо, их так сильно поразил закругленный ржавый нож для сливочного масла, которым мне пришлось пришпиливать записку к отрубленной голове Должницы.
Переговоры начались.
— Я обсуждал с аристократами цену за их предательство сюзеренов, подкупал губернаторов, шантажировал жрецов раскрытием связи с их малолетними любовниками, Магнус. По уши закапывался в грязное белье крупных негоциантов и промышленников, умудрившихся сохранить свои предприятия от жадных рук знати. Торговался с толкающими смертельную дурь ублюдками, уговаривая их продавать свой товар в тех регионах, что были мне выгодны. Даже, мой славный друг, имел дела с парой Должников. Те еще гады были, могли деревню вырезать за наводку на тварь размером с барана. Но знаешь что? Никто из них не мог бы сравниться с тобой в лицемерии. Ты просто король сука лицемерия!
— Ой, да иди ты нахер, Басх, — невозмутимо парировал я, глядя в звездное небо, — Ты сам говно от говна вот этой конкретной страны. Ты высран ей, вскормлен, живешь в ней, трахаешь баб, планируешь будущее. Вокруг тебя куча других таких же говнюков, для вас происходящее — тупо естественно и иного вы не знаете. А я в этом мире меньше трех лет. Вы для меня все чужаки. Все вообще. Любить вас? Ненавидеть? Я сужу по обращению. Это самое обращение, друг мой Крюгер, очень и очень паршивое. Вы сами вскармливаете волков, которые когда-то спасли вашу цивилизацию. Кто уж тут лицемерит.
— Да я с тобой не спорю, Кендра далеко не райский уголок, с твоей-то точки зрения, — протянул революционер, тоже уставившись в небо, — Но слушать о твоей нелюбви убивать… меня это коробит. Брешешь как дышишь.
— С чего ты это взял? — удивился я, переводя взгляд на разноглазого.
— Ты рассуждаешь о миролюбии, сидя на трупе.
— Роса уже выпала, трава влажная, не хочу пачкать штаны.
— А вот признайся, положа руку на сердце, будь трава сухой, ты сел бы на неё или на этого дохлого ссыкуна?
— Гм, твоя правда. Но любовь к комфорту никоим образом не может говорить о моей кровожадности!
— Как я и сказал ранее, ты — лицемер. И говнюк.
— А ты вредный тип, тащащийся от возможности в самый неожиданный момент выдать что-то вроде: «убей их всех!».
Так мы и сидели, ворча и в шутку переругиваясь, пока некто зеленый и красноголовый проводил общую инспекцию заякоренного в чистом поле дирижабля.