– Пятьдесят штук? Серьезно? – маячит пестрой упаковкой прокладок, которые я заказал вместе с рядом продуктов, пока она сушила волосы.
– Выбирал по названию, которое ты сказала. Откуда я знаю, сколько надо?
– Ладно, – смеется, прижимая чертову пачку к груди. – Тогда имей в виду, что забирать их с собой в общагу я не собираюсь. Останется у тебя. Не хочу тащить.
Судя по лицу, думает, что мне это должно не понравиться. Инстинктивно реагируя, прощупываю внутренние ощущения. Ничего значительного. Подумаешь, пакован прокладок на хате. Как-то не парит, вот ни грамма. Даже когда представляю, что кто-то из пацанов увидит. Вообще похрен. Потому и молчу.
Оставшаяся часть дня проходит у нас достаточно спокойно. Вместе готовим, едим, убираем. Варя почти не ломается, между делом разрешает себя лапать и даже конкретно так зализывать. Пару раз сама целует. Странно у нее это из-за стыдливости получается, но, блядь, как же я раз за разом охреневаю от своих эмоций. Раскручивается в груди какой-то вентиль, по всему телу разбрасывает эти колотящиеся и искрящиеся оскалины. Не просто за ребрами горит. Отдает покалыванием в мышцах ног и рук, даже пальцы от этой огненной дроби немеют.
– Нам нужно учиться… Нужно работать… Нужно видеться с другими людьми… – перечисляет Центурион с отрывистыми паузами, когда уже лежим с ней в кровати.
Утро еще не наступило, а я уже зверски тоскую. Остановить это не могу. Какое-то безнадежное помешательство. Видеться с другими людьми? Я кроме нее никого не замечаю. Как с ними, к примеру, вести диалог, если думаю только о ней? У меня мозги набекрень встали, как только она подошла в клубе. Уже тогда понимал, что не смогу отпустить. Барахтался, конечно. Пытался убедить себя, что что-то там контролирую. На самом деле мы сходу свернули друг другу кровь. И то, что Любомирова теперь пытается быть нормальной, не значит, блядь, что она таковой является.
– Давай договоримся… Будем встречаться по выходным... С пятницы до понедельника вместе… В остальные дни по минимуму… – продолжает монотонно молотить Варя. – Я посчитала… Оставшихся дней моего долга хватит до Нового года… Плюс праздники… Вместе…
Заставляю себя лежать неподвижно, тогда как в груди все приходит в движение. Таращусь в потолок, отмахиваясь от колюще-режущего давления, с которым ее слова проникают в ту раскачанную гребаную четырехкамерную мышцу, которую все так просто именуют сердцем. Не сердце это, а ебаная хренотень! Если бы был способ существовать без него, к черту бы вырезал.
– Что думаешь? – спрашивает Любомирова, так и не дождавшись от меня какой-либо реакции. – Согласен?