– Ну, это же обычная фотосессия! Что ты начинаешь?!
– Все будут на тебя смотреть!
– Ну-у-у… – ехидно тяну я. – Ты сейчас себе благодарность выпиши, что у Шугар Кэт[1], – не первый раз демонстративно кривлюсь на пошлом имени, которым он обозвал «моего персонажа», – шорты и майка, а не, допустим, одни трусы.
– Варя… – цедит резко и предупреждающе.
– Что?
Тряхнув головой, Бойка до белизны закусывает губы. Как еще не прокусывает! Сохраняя неподвижность, молчит крайне долго.
А после выдает до смешного серьезно:
– Лады. Скажу им, чтобы фотограф бабой была. Вся команда.
– На сессии? Не позорь меня!
– Переживешь.
– А может, это ты переживешь?!
– Не звени, пожалуйста, когда я говорю, – чеканит Кир. – Это, между прочим, компромисс. Принимай.
Стискивая зубы, давлю эмоции.
– Принимаю.
Тяжело вздыхаю и сбегаю в ванную.
Успокоиться толком не успеваю. Бойка почти сразу же входит следом. Обнимает со спины. Крепко прижимается, вынуждая в поисках хоть какой-то опоры судорожно цепляться за края раковины.
– Не обижайся, – просит, утыкаясь лицом в мои волосы. И тут же проверяет: – Не обижаешься?
– Не обижаюсь.
Правду говорю. Все плохое мигом рассеивается, стоит ему только прикоснуться.
– В следующий раз… – шепчу я. – Обнимай меня сразу. До того, как я начну психовать. А я в свою очередь обещаю обнимать, когда тебя плющит от необоснованной ревности.
– Что меня???
Скрещиваем в зеркале взгляды.
– Солнце в зените, Бойка!
– Так… – решительно высекает, будто черту подводит. – Ок, я обнимаю, а ты молчишь. Давай, у меня есть пятнадцать минут свободного времени, – сообщает без пауз и предисловий. По тону догадываюсь, к чему ведет. – Хочу тебя любить, Центурион, – сразу после этого горячего шепота руки в разгул идут.
– Называешь меня «киса», а сам и правда, как кот. Мартовский! – посмеиваюсь, когда забрасывает меня на стиральную машину. – Все углы в доме пометил!
– Исключительно по любви, – бесстыдно ухмыляется. – Ты меня спасаешь, родная. Помнишь, сама хотела: «Я готова бороться за твою человечность, сводный брат. Я хочу тебя спасти!» – передразнивает меня ржачным писклявым голосом.
– Ах ты… – выдыхаю и задыхаюсь, когда его ладони ныряют мне под халат. – Не смей глумиться! – тараторю и извиваюсь.
– Соррян, – произносит без всякого сожаления, впрочем. – Не мог промолчать. Ты такая огненная и одновременно задротная тогда была. Встал перед глазами этот образ. Вау-вау, на хуй…
– Встал, ага! – поддергиваю возмущенно. А потом уже серьезно: – Ты правда, что ли, вспоминаешь это прямо сейчас? Прекрати!
Закрываю ладонями ему глаза, будто это способно остановить трансляцию из прошлого. Подвисаю, когда Бойка высовывает язык, как-то пошло облизывается и снова во весь рот ухмыляется.