Да, мне тоже становится все жарче.
— Но как? — придвигаюсь к мужу немного ближе, словно так можно вытянуть больше информации, словно получится дотянуться до воспоминаний в его голове и вычерпать их ложкой.
— Через пару недель знакомые пригласили на открытие их дизайн-студии. Ты там была. Не узнала меня, — хмыкает, смотря прямо в глаза.
Скорее сделала вид, зная себя. У меня потрясающая память на лица.
— Оттуда мы ушли уже вместе, — ставит точку в увлекательном рассказе.
И видимо, уже не расставались.
Мне становится жарко.
Хотя поленья в камине уже тлеют, а не горят ярким пламенем, распространяя жар по комнате, я вся горю. Пылает мое лицо, с которого не сводит взгляда почти-бывший-муж, и грудь, за которой усиленно стучит сердце. Лоб покрывается испариной, и я неловко стираю ее рукавом толстовки. Протираю нос, кожу над верхней губой и, в конце концов, сдаюсь — стягиваю с себя утепленное худи, оставаясь в одном бюстье.
Понимаю, что в жар меня бросило не из-за того, как нагрелся дом, а из-за чересчур красочного рассказа Миши. Я будто окунулась в кратер вулкана и сразу с головой. Это не мои воспоминания, но я улавливаю себя в них. Мне так хочется вспомнить всё, узнать, что я чувствовала в тот момент, а не просто догадываться, видя себя глазами и эмоциями мужчины, что от напряжения в висках начинает стучать.
— Странно ничего не помнить, — прерываю затянувшуюся между нами тишину.
— Наверняка, — Миша берет мою руку в свою, мягко сжимая. Его сухая и немного шершавая ладонь на удивление нежна, а мы сидим очень близко. Пульс бьет ушах.
— Хотя есть плюсы, да? — заглядываю в его серые глаза. — Например, не помнить и плохое.
— Плохого было не так уж и много, — тихо врет муж.
— Мы почти в разводе, — напоминаю с иронией. — Больше, чем хорошего.
Миша молчит, гипнотизируя наши сплетенные руки. Гладит большим пальцем мое запястье, посылая электричество вверх по коже.
— Я расскажу тебе только хорошее, — так тихо, что мне приходится наклониться ближе, шепчет он.
— Лучше покажи, — прошу, обхватывая его лицо свободной ладонью. Колючая борода усиливает покалывание в теле. — Покажи, что кое-что хорошее было, — подаюсь вперед и прижимаюсь к его губам.
Он не отвечает, упрямо не позволяя своим губам открыться навстречу мне. Только сильнее стискивает руку в своей ладони и отстраняется.
— Это все запутает, — едва слышно объясняет он.
Мне нравится смотреть на него сейчас: на то, как черный зрачок поглощает светлую радужку, как движется кадык на мужской шее, когда он тяжело сглатывает.
Почему же сопротивляется?