Он положил трубку, взял из пепельницы отложенную тлеющую сигарету и затянулся:
— Ну и жук этот ваш Рубан! Теперь я для наших пенсионеров пятьдесят экземпляров "Маяка" буду выписывать. И как это у него получается? Ладно, акула пера. Не отвлекаю больше. Ты это — заходи если чё. Держи в курсе. Журналистские расследования это, конечно, хорошо, но опасную самодеятельность не разводи, ладно? Ну, и я со своей стороны… Если будет что-то интересное для публикации — то сразу к тебе Соломина отправлю. Тебе хорошо — строчки, и нам хорошо — галочки в графы "Профилактика правонарушений" и "Освещение в местной прессе"!
Намек я понял, пожал его могучую ладонь и ретировался. Оказывается — такие полковники тоже бывают. Мужик мужиком — правильный, крепкий, прямой. Но не прост, ох как не прост! В объятия к такому кидаться точно не стоит — задушит!
Я вышел из здания РОВД и глубоко вдохнул: кажется, получилось! Один из пунктов намеченного плана был выполнен — пусть и не тот, на который рассчитывал сразу. Мне нужно было стать заметным, стать фигурой — чтобы с моими словами считались. Кроме слов у меня ничего и не было, по большому счету. Значит — их следовало использовать в первую очередь.
Прогулка от милиции до редакции тоже добавила впечатлений: улица Ленина едва-едва напоминала ту оживленную транспортную артерию, к которой я привык. Ни тебе сверкающих сталью и пластиком зданий банков, ни аккуратных пятиэтажных новостроек… Всё те же деревянные заборы, старые дома, по самые окошки ушедшие в землю, водопроводные колонки и тротуар из асфальта необычного розового оттенка, со сверкающими на солнце кусочками щебенки.
Засигналил автомобиль, и память Геры выдала справку о том, что этот белый ВАЗ-2102, эдакий советский универсал, "копейка" с большой задницей — машина редакционная, а за рулем сидит Юрий Анатольич — водитель от Бога и широкой души человек.
— Садись, Гера — довезу! — живой, подвижный, веселый мужчина лет пятидесяти пяти, Анатольич всю жизнь прослужил прапорщиком в инженерных войсках, и выйдя на пенсию устроился в редакцию, где прижился и стал неотъемлемой частью коллектива.
Он открыл пассажирскую дверь, приглашая меня и хитро поблескивая своими голубыми глазами. Я влез на переднее сиденье и пожал ему руку. Анатольич почесал седую свою башку и задал весьма странный вопрос:
— Приходилось ли тебе, Гера, употреблять фунфырики?
— Какие фунфырики? — удивился я. — Коньяк вот буквально вчера употреблял, всё никак бутылку не допью, а фунфырики — что это за зверь такой?
— Да я чую, что ты коньяком баловался… А жена у меня дюже строгая. И нюх у нее ого-го! Так мне один знакомый доцент, — Анатольич поднял вверх палец уважительно. — Целый доцент с исторического факультета, представляешь? Так вот он мне присоветовал фунфырики!