Вокруг бетонной площадки расстилались газоны, засеянные мягкой зелёной травой. В отличие от советских времён, по ним разрешалось, ходить. Можно было даже лежать. Жаль, что в Москве стоял конец сентября. Валяться на «голой» земле людей не очень тянуло.
Зато вокруг оказалось множество лавочек и очень широких, «трёхместных» шезлонгов, сооружённых из твёрдого пластика. И если первые были весьма ординарны, то вторые конструкции напоминали латинскую литеру «N». Причём, они были сильно приплюснуты сверху. Так что, ноги у букв разъехались в разные стороны, а все углы заменились очень плавными дугами.
Местами встречались странные «перголы» в виде колец, к балкам которых оказались подвешены полукруглые «гамаки» из пластмассы. Эти «лежанки» походили на небольшие байдарки, с круто загнутыми кверху носами.
Внутри каждой из них могли поместиться не более двух человек. В «гамаках» и «шезлонгах» вповалку лежали посетители парка. Наверное, устали слоняться по чрезвычайно большой территории.
Тут и там, по веткам деревьев прыгали шустрые белки с серо-рыжими шкурками и пушистыми хвостиками. Иногда, они безбоязненно спускались на землю. Подходили к гуляющим людям и брали орешки и семечки прямо из рук.
Гуляя по центральной аллее, детектив и Надюша без умолку болтали. Они тараторили, словно малые дети и не могли наговориться друг с другом. Особенно это касалось Романа. Парень слушал чарующий голос и млел от огромного счастья, охватившего всё его существо.
Они сворачивали во все боковые дорожки, лежащие справа, от набережной речки-Москвы, и с большим удовольствием бродили по ним. Там находились различные статуи и какие-то модернистские штучки. Они были сработаны из различного камня, металла и дерева.
Теперь их зовут, не иначе, как инсталляции, но что же это такое, понять очень трудно, а иногда, вообще невозможно. Ну что, с этим можно поделать? Искусство вещь не такая простая, как кажется людям.
Часто всё получается именно так, как говорили писатели Ильф и Петров. Вернее сказать, один из героев романа о «двенадцати стульях», большой аферист по имени Остап Сулейман Ибрагим Берта Мария Бендер-бей.
Роман вспомнил ту ситуацию, когда Остап подрядился работать художником. Он набросал огромного «сеятеля» в таком странном виде, что в нём было почти невозможно узнать человека. В ответ на претензии всех окружающих, он веско заметил: – А я, именно так, его вижу!
Современные скульпторы и художники других направлений искусства взяли тот лозунг, как руководство к активному действию. Они всюду используют фразу Остапа и ваяют такое, что совершенно никому непонятно. Разве, что несколько критиков, могут сказать, что-то невнятное.