Он был прав. О любви речи не шло, и я уже его ненавидела, но эти слова, слетевшие с его уст, убили последнюю крупицу моих тщетных надежд. Я промолчала.
Он указал на накрахмаленные до скрипа простыни на кровати.
– Ты слышала, что сказал мой отец о нашей традиции?
Кровь застыла в жилах. Слышала, но выкинула это из головы до нынешнего момента. Мои усилия были напрасны. Я подошла к кровати и уставилась на простыни, буравя взглядом то место, где должно быть доказательство моей невинности. Завтра утром женщины из семьи Луки постучатся в дверь, заберут простыни и представят их нашим отцам, чтобы те могли осмотреть свидетельство состоявшейся свадьбы. Это была идиотская традиция, но я не могла от нее уклониться. Боевой настрой меня покинул.
Было слышно, как Лука подошел сзади. Он сжал мои плечи, и я закрыла глаза. Я не издала ни звука, но больше не могла сдерживать слезы. Первые капли уже прилипли к ресницам, затем упали на кожу, прожигая дорожки от щек к подбородку. Лука скользнул пальцами по моим ключицам и вниз, к краю платья. Губы задрожали, и я почувствовала, как с подбородка капает слеза. Руки Луки застыли на моем теле.
На мгновение мы оба замерли. Он повернул меня к себе и приподнял мой подбородок. Его холодные серые глаза изучали мое лицо, щеки, мокрые от беззвучного плача, но я не проронила ни звука, лишь молча смотрела ему в глаза. Он опустил руки, резко повернулся и, выругавшись на итальянском, стукнул кулаком в стену. Я ахнула и отскочила назад. Сжав губы, посмотрела на спину Луки. Он стоял лицом к стене, плечи тяжело поднимались и опускались. Я быстро вытерла слезы со щек.
Ты этого добилась. Ты действительно его разозлила.
Я оглянулась на дверь. Возможно, я смогу добраться до нее раньше Луки. Может, он меня не догонит, и мне даже удастся попасть на улицу, но я не смогу покинуть территорию особняка. Лука повернулся и снял жилет, обнажив черный нож и кобуру пистолета. Пальцы, с покрасневшими от удара о стену костяшками сомкнулись на рукояти, и Лука вытащил нож. Лезвие было изогнуто, как коготь: короткое, острое и смертоносное. Оно было таким же черным, как и рукоять, его не просто заметить в темноте. Нож-керамбит для ближнего боя. Кто бы мог подумать, что одержимость Фабио ножами когда-нибудь мне пригодится? Теперь, по крайней мере, я могла определить нож, которым меня порежут. Я проглотила истерический смешок, который хотел вырваться из горла.
Лука молча уставился на лезвие. Пытался ли он решить, какую часть отрезать от моего тела первой?
Умоляй его. Но я знала, что меня бы это не спасло. Наверное, люди только и делали, что умоляли его, и из того, что я слышала, это их не спасало. Лука не проявлял милосердия. Он станет следующим Доном нью-йоркской Семьи и будет править с хладнокровной жестокостью.